Читать книгу "47-й самурай - Стивен Хантер"

— Хай! — торжествующе провозгласил Боб.

— Слишком поздно. Нужно наносить удар и кричать в один время. Смысл нет.

Неудачная попытка. Это поединок, это не война. Но каждый спортсмен знает, что нужно поскорее забывать про неудачную попытку. Когда Суэко снова бросилась вперед, Боб заранее почувствовал, что удар будет нанесен слева, поскольку все предыдущие разы она ударяла справа налево. За долю секунды до того, как девочка сделала замах, Боб сам нанес рубящий удар, возникший из ниоткуда, поскольку он о нем не думал, не готовил его. Удар получился сам собой, и он стал самым быстрым, самым лучшим ударом за весь сегодняшний день, а может быть, и за всю неделю. Боб выкрикнул «Хай!» в тот самый миг, когда кончик синсы как можно мягче и нежнее скользнул по левой стороне головы Суэко, натыкаясь на шлем.

— Убивать, Свэггер.

Отступив назад, Боб снова принял сеган-камаэ. И тут он понял, что было у Суэко такое, чего недоставало ему. Дело не в том, что она сильнее или проворнее. Просто она достигает максимальной сосредоточенности гораздо быстрее, чем он, и ее удары стремительно вытекают один из другого. Ему удается отразить первый, второй, может быть, третий, но к четвертому он уже теряет ритм и пропускает удар.

Однако ответ не в скорости.

Нельзя заставить себя двигаться быстрее, приказав: «Уф! Я должен!» Так ничего не добьешься.

Так где же ответ?

Маленькое чудовище переменило стойку. Суэко приняла ками-хасо, подняла боккен вверх и чуть наклонила его в сторону (так держит биту отбивающий в бейсболе), непрерывно вращая им, поскольку неподвижность означает смерть.

Девочка двинулась вперед, плавно приближаясь к Бобу, а он, уже очень уставший, понял, что потерял быстроту и, если нанесет удар первым, ему не хватит скорости — Суэко без труда заработает четвертое очко, после чего добьет его за считанные секунды, и все будет кончено.

«Так где же ответ?» — размышлял Боб, лихорадочно копаясь в запасе старых приемов и ничего не находя.

Проклятье!

Где же…

Он попытался прочесть ее глаза, но не смог разглядеть их в тени забрала, попытался прочесть движения ее меча, но увидел лишь мелькающее лезвие, попытался прочесть ее позу, но тело девочки оставалось непроницаемой тайной. Вот она перед ним — смерть, враг, все те, кто пытался с ним расправиться и потерпел неудачу, но сейчас они хлынули на него на волне адреналина и целеустремленности, внутренне уверенные в себе, сознающие, что ему не остается ничего другого, кроме…

«Луна отражается в холодном ручье, как в зеркале».

Мусаси произнес эти слова четыреста лет назад; почему они сейчас вдруг всплыли у Боба в памяти? В них не было никакого смысла тогда, нет никакого смысла сейчас и…

Внезапно Боб понял, в чем заключается ответ.

Какая разница между луной на небе и луной в воде?

Никакой.

Они слились воедино.

Нужно слиться воедино с врагом.

Нельзя его ненавидеть, ибо злость есть сентиментальность. Необходимо превратиться во врага. А когда ты станешь им, ты сможешь им повелевать.

Боб тоже опустился в ками-хассо, чувствуя, как его тело начинает подражать телу девочки, следить за каждым ее движением и словно впитывать их, и наконец ощутил, что он чувствует Суэко, понимает ее. Он наперед узнал, когда она собирается нанести удар, потому что почувствовал ту же самую нарастающую волну, и без участия сознания первым полоснул своим коротким мечом. Если бы лезвие было настоящим, оно отсекло бы девочке обе руки. Это сделал меч. Меч увидел шанс, меч нанес удар, и все это — в долю секунды.

— Удар, Свэггер. Три — три.

Казалось, Боб нашел волшебную дверь, ведущую в сознание девочки. Следующий его удар был еще более стремительным. Пробив блок, меч коснулся солнечного сплетения, так мягко, что Боб даже не смог вспомнить, как нанес удар, но все же он ощутил легкую дрожь расщепленной бамбуковой палки, выгнувшейся, чтобы поглотить энергию столкновения.

— Укол, Свэггер. Четыре — три.

Внезапно Суэко охватила злость. Чемпионы не должны проигрывать. Боб ее сломал, она ведь ребенок. Девочка бросилась вперед, объятая яростью, нанося удар сверху. Однако какой бы она ни была быстрой, Боб спокойно ждал приближения ее боккена, летящего к нему в безукоризненном синдзёкугири, чувствуя, что времени у него достаточно. Развернувшись, он снова без каких-либо усилий полоснул девочку под подбородком. Такой удар настоящим мечом, вероятно, снес бы ей голову с плеч.

— Матч закончен! — заорал Досю.

Отступив назад, Боб выпрямился и отвесил низкий поклон. Превратившись в Суэко, он ее любил. Превратившись в Суэко, он вместе с ней испытывал горечь поражения. Радости у него не было. Сейчас не время торжествовать. Боб был польщен тем, что ему выпала честь сражаться с таким мужественным и достойным противником.

Стряхнув с головы шлем, Суэко снова превратилась в ребенка: лицо, не тронутое морщинами, не сформировавшееся, хотя и покрытое каплями взрослого пота, гладкая кожа, проницательные черные глаза. Девочка ответила на поклон.

Она что-то сказала.

— Она говорит: «Гайдзин сражаться хорошо. Я чувствовать, как он учиться. Я чувствовать его сила и честь. Он есть достойный противник».

— Пожалуйста, передайте, что я очень тронут ее великодушием и восхищаюсь ее талантом. Для меня было большой честью учиться у нее.

Они снова поклонились друг другу, и девочка направилась к выходу. На полпути она, еще совсем ребенок, побежала, как школьница, которую отпустили с занятий.

— Что ж, получилось. Я кое-чему научился. Эта штука с луной. Я наконец понял, в чем ее смысл.

— Завтра я говорить тебе кое-какой правда. Я должен говорить по-японски. Не по-английски. Ты знать кто-нибудь, бегло владеть японский?

— Да.

— Ты звонить. Я говорить этот человек кое-какой правда, он передавать тебе.

— Хорошо.

— Я давать тебе правда. Ты сильный для правда?

— Надеюсь.

— Сейчас: мыть пол в зале. Тереть горячая вода. Мыть все поверхности. Идти на кухню, помогать моя мать. Потом рубить дрова.

Окада-сан оказалась на удивление покладистой. Выехав из Токио рано утром, она домчалась до Киото на своей «мазде» меньше чем за пять часов и уже к полудню была на месте. Она поставила машину перед домом, и Боб, мывший посуду под бдительным присмотром матери Досю, первым увидел ее: красивый костюм, стройные ноги, мудрые и спокойные глаза, скрытые стеклами очков, волосы, уложенные во что-то гладкое и сложное с помощью многочисленных шпилек и заколок. Как всегда, все подтянуто, все на месте.

Сьюзен вошла в дом, сменила туфли на высоком каблуке на тапочки и в сопровождении встретившего ее ребенка прошла в спортивный зал, где в отличие от Боба сразу же поклонилась. На Свэггера она даже не взглянула; ее поклон был обращен к приближающемуся Досю.