Читать книгу "Бумажный тигр (II. Форма) - Константин Сергеевич Соловьев"

видел то, что мне было явлено и мне этого вполне довольно.

— И… что же вы видели? — мягко спросил Лэйд, делая вид, будто тоже поглощён этим дурацким топорщащимся шпилем, уродливой каменной пикой, всаженной в податливую плоть неба.

— Чаще всего я видел Его, — улыбка Уилла на миг обрела блаженное выражение, — Не Левиафана, конечно! Спасителя, шествующего в окружении апостолов. Я бессилен передать то, как это выглядело, и мои краски тоже бессильны. Это случалось изредка, обычно в те вечера, когда я допоздна задерживался и ощущал себя порядком измотанным. Сперва я замечал, что нечто странное, как будто, творится со временем. Минуты вдруг забывали про последовательность и начинали бежать как им вздумается, беспорядочно и врозь, точно беглецы с поля боя. Потом приходила боль в затылке, не сильная, но от неё у меня делалось сухо во рту, а ещё я начинал слышать негромкое подвывание сродни тому, что издаёт иногда ветер. И тело делалось чужим, непослушным, тяжёлым, таким, что я почти терял возможность управлять собственными членами. Ужасное, мучительное ощущение, но я безропотно переносил его — потому что знал, что неизменно последует за ним.

— Что?

— А после… После из стены выступал Он. Уверяю вас, я видел Его отчётливее, чем сейчас вас, вплоть до ремешков истоптанных сандалий на ногах. Он двигался вдоль нефа, молча и целеустремлённо, окружённый одиннадцатью молчаливыми скорбными спутниками. Его роба была ветхой и истрёпанной, Его волосы — грязными и спутанными, но ступал он уверенно, как солнце уверенно пересекает небосвод. Звучала музыка. Нет, музыка — это оскорбительно примитивное выражение, которое я вынужден использовать, чтоб передать хотя бы мельчайшую часть своих ощущений. Это ощущалось так, будто чья-то огромная рука перебирает струны бытия, извлекая те ноты, что звучали в миг сотворения мира. Вы, наверно, считаете такое сравнение напыщенным? Но уверяю вас, моя душа обмирала от этих звуков и замирала, парализованная. Иногда я ловил Его взгляд. Этот взгляд не предназначался мне, но на миг — миг, который длился длиннее тысячелетия — я видел взгляд Иисуса Христа. Взгляд, который служил искуплением за все мои грехи, прошлые, настоящие и будущие.

— Ага. Что ж, ясно.

Яснее ясного, мистер Лайвстоун, добавил он мысленно. Ты ведь думал об этом, думал ещё до того, как впервые увидел Уилла на пороге собственной лавки. И вот пожалуйста. Безумец. Человек, одержимый видениями, зрительными галлюцинациями. Может, он не буен, не хватается за нож, не одержим болезненными маниями и идеями, но одного только этого достаточно для того, чтобы понять — разум его, несомненно, повреждён. Он и раньше ощущал в нём что-то такое — в его манере внимательно слушать, в болезненном любопытстве, в каком-то особенном блеске глаз, который он списывал на собственную мнительность.

Пожалуйста, мистер Лайвстоун. Человек, не желающий покидать Новый Бангор, должен быть безумцем — теперь у вас есть надлежащее тому подтверждение.

Только едва ли оно делает ситуацию легче, отрешённо подумал Лэйд, делая вид, что внимательно слушает спутника. Я обещал полковнику Уизерсу, что посажу его на корабль. Который, к слову, отправляется завтрашним вечером. В нашем договоре не было ничего на счёт рассудка и вменяемости того единственного пассажира, который должен покинуть остров — первым в истории Нового Бангора…

— Иногда мне являлись не Господь со своими учениками, а монашеская процессия. И что это была за процессия! Облачённые в грубые рясы, монахи беззвучно шли друг за другом, и шествие это завораживало. И что там были за люди! Не простые монахи, нет. Я видел их скорбные лики, взгляды, устремлённые в блаженную пустоту — Ральфа Невилла, сосредоточенного и торжественного, исполненного христианского достоинства Роберта Бернелла, измождённого Стивена Гардинера… Отцы нашей церкви шли друг за другом, вздымая пыль своими сутанами, пыль, в которую обратились земные правители, шли, пока не растворялись в полумраке… Обычно я приходил в себя через несколько часов. У меня ужасно раскалывалась голова, во рту стояла смертельная сухость, и чувствовал я себя так, будто мне заживо переломали на дыбе все кости. Но поверьте, мистер Лайвстоун, это ощущение стоило того. Я и по сей день уверен, что эти видения, живущие под сенью Вестминстерского аббатства, предназначались мне и отчаянно пытаюсь найти их смысл. Жаль, мне не дано отобразить хотя бы отсвет этих видений на холсте, однако поверьте, я упорно бьюсь над этой задачей и когда-нибудь, быть может…

— Давно у вас начались такие видения? — осведомился Лэйд, стараясь держать себя безразлично, а вопросы задавать таким тоном, будто они были порождены только лишь вежливостью, — Скажем, в детстве, или…

— Нет, — безмятежно ответил Уилл, — Впервые это сталось со мной в четырнадцать. Подмастерья мистера Бесаера хулиганили и случайно столкнули меня с лесов, где я устроился, головой вниз. Голова, как видите, уцелела, хоть и порядком пострадала. Но знаете, я не в обиде на них. Я…

Лэйду уже порядком надоела вся эта болтовня. Чтобы не отпустить какую-нибудь остроту, он набрал воздуха и грудь и продекламировал:

Окраска их была багрово-чёрной,

И мы, в соседстве этих мрачных вод,

Сошли по диким тропам с кручи горной.

Угрюмый ключ стихает и растёт

В Стигийское болото, ниспадая

К подножью серокаменных высот.

И я увидел, долгий взгляд вперяя,

Людей, погрязших в омуте реки…

А, холера, как там дальше… Что-то про нагую толпу и знатную потасовку…

Он сбился на полуслове, но всё равно заслужил восхищённый взгляд Уилла.

— Была свирепа их толпа нагая, — легко процитировал он, подражая манере самого Лэйда, — Они дрались, не только в две руки, но головой, и грудью, и ногами, друг друга норовя изгрызть в клочки… Вы знаете наизусть «Божественную комедию», мистер Лайвстоун?

— Как бы не так! — буркнул Лэйд, — Чертоги моей памяти отведены под более важный товар, чем эти легкомысленные стишки. Но я нарочно пролистал с утра книгу, чтобы доставить вам удовольствие. За всеми нашими разговорами мы, кажется, сами не заметили, что перед нами распахнулись врата Пятого круга!

— Юдоли людей, погрязших в гневе и унынии, — подтвердил Уилл, — Что ж, я понимаю, отчего архитектура Олд-Донована наводит вас на мысли об унынии, однако гнев… Что ж, кажется я вправе рассчитывать на ещё одну превосходную историю, не так ли?

Лэйд покачал головой.

— Проявите милосердие к моему горлу. В моём возрасте не так-то просто болтать без умолку. Впрочем, сознавая свою ответственность, я готов предложить вам равнозначную замену. Я обеспечу вас рассказчиком, и недурным.

— Этот тот приятель, о котором вы говорили?

— Он самый. К слову, мы уже пришли. Видите тот дом по правую сторону? Белый?

Уилл немного напрягся, что не укрылось от Лэйда. Можно было понять, отчего. Среди прочих домов Олд-Донована, многие из которых годами не знали ремонта и зияли прорехами, указанный Лэйдом трёхэтажный