Читать книгу "Наблюдатель - Франческа Рис"

торчал крысиный хвостик. Был апрель, и нам привезли первую клубнику (распухшую от воды и неестественно ароматную). Мне нравилось, как разливалось по всему складу ее благоухание. В порыве девичей романтичности я даже написала у себя в дневнике об этом аромате нового сезона, с которого начинался каждый мой рабочий день. Мечтательный подросток, я после смены скупала все оставшиеся уцененные хризантемы и украшала ими свою комнату. И вот мой начальник, зажав в руках планшет и облизнув губы, попросил меня поднять с пола ящик с клубникой – и когда я послушно наклонилась (а не присела на корточки, как нас учили в первый день), шлепнул так сильно, что в глазах защипало. От стыда я не могла заставить себя обернуться. В носу жгло, самой себе я казалась грязной.

– Марш вперед, красотка, – беззаботно велел он. – Это для промоакции!

Майкл взял мою руку и положил себе между ног.

– Вот что я чувствую, когда ты рядом, – прошептал он, должно быть, пытаясь придать голосу соблазнительные нотки. – Разве ты не осознаешь своей власти?

В каком-то смысле я и в самом деле ощущала собственную власть. В начале лета я бы, наверное, завелась от осознания такой силы. Наверное, тогда я позволила бы ему придвинуться ближе и запустить свою потную руку мне под рубашку и, может быть, даже возбудилась бы, ощутив мочкой уха его жаркое дыхание. Надо же, какой у меня сексуальный босс, подумала бы я, седина в бороду, бес в ребро. Это обряд посвящения. Но теперь я испытывала совсем другие чувства.

– Я осознаю свою власть – и для этого мне никто не нужен, – сказала я и высвободила свою ладонь из его цепких пальцев.

39

Майкл

– По-моему, лучше перенести действие в Италию, – сказала Анжела, стараясь смягчить строгую складку губ. – И вообще, вся сюжетная арка про военную диктатуру – нет, не пойдет. Персонажи все какие-то вялые, да и об этих событиях уже никто не помнит. Греция для меня – это отдых по турпутевке, невоспитанное быдло в самолете и уродливые многоэтажные отели, где на завтрак подают сэндвичи с беконом.

– К тому же ты просто мечтаешь провести полгода в Тоскане, работая над съемками.

– Ой, Грэм, это вряд ли. Скорее, Восточная Англия. И вообще, я представляла себе не гламурную Италию, а скорее Неаполь или Палермо – ну, чтобы было колоритно, как в Афинах. По-моему, нашему персонажу это больше подойдет. Он ведь из бесстрашных.

Я кивнул, допив содержимое стакана. Бесстрашный! Звучит неплохо.

– Я тебя понял. Займусь этим.

Она просияла с таким раздражающим энтузиазмом, что я невольно подумал: и как это Дженни, когда она работала в медиа, удавалось взаимодействовать с этими идиотами?

– Сгораю от нетерпения!

Грэм – куда более слабая половина этой кошмарной парочки – вторил каждому ее слову, и я с мрачным увлечением наблюдал за ним. Анжела хлопнула в ладоши и поднесла их к губам – и на какое-то мгновение мне почудилось, что она сейчас превзойдет саму себя и выдаст что-нибудь вроде «намасте». Но вместо этого она лишь сверкнула глазами и улыбнулась мне, не разжимая своих тонких губ.

– Что ж! Я полетела, господа. У меня полмиллиарда ломтиков копченого лосося, из которых нужно наделать к вечеру закусок, – тут она издала театральный стон. – Наверное, с вами обоими мы увидимся уже после праздников – если, конечно, нас не сожрет живьем плотоядный компьютерный вирус – или чем там нас пугал мой сын. Боже, 2000 год! Какая я старая!

Интересно, она всегда так разговаривает, подумал я, сползая с барного стула. Выйдя на улицу, я оказался в толпе богатеньких школьников, буквально захлестнувшей Лондонский мост, словно тяжелая крикливая золотистоголовая волна. В метро будет вообще кошмар, затосковал я, от души досадуя на Анну за решение переехать к Центральной линии.

Спустившись под землю, я тут же переключился на автопилот и принялся прокладывать себе путь в бесконечных душных переходах.

«Поезда на линиях Хаммерсмит-энд-Сити, Дистрикт, Северной, Бейкерлоо и Виктория следуют с увеличенными интервалами».

Вверх и вниз по винтовым лестницам.

«На остальных линиях движение не затруднено».

Сквозь безликую массу людей-призраков, на узкую платформу.

Внезапно в голове как будто сами собой возникли слова Анжелы – как приговор. «Вялые». Бросаться обвинениями легко – а сама-то вряд ли в скором времени добровольно поедет готовить канапе с копченым лососем в лагерь беженцев из Либерии.

С вереницей других таких же несчастных муравьев я проскользнул в вагон и закрыл глаза. Италия. Что ж, сойдет и Италия. Ей бы там понравилось. Я ощутил приятное покалывание, представив ее изящный силуэт, тоненький, как бумажная кукла, на набережной Тибра или за столиком кафе на Пьяцца Маджоре в Болонье; двухмерная фигурка в платьице с синими анемонами, обретающая объем на фоне декораций.

– Следующая станция Холборн. Выход к Британскому музею.

Холборн, Рассел-сквер, Тоттенхэм-Корт-роуд, Гудж-стрит. Места, где больше никто не живет. Где у нас с ней, пусть ненадолго, сложилось некое подобие совместной жизни.

Я открыл глаза и почувствовал, как сжалось горло. Она стояла на платформе в мужской рубашке и укороченных брючках, которые надевала на концерты в баре Джереми. Волосы собраны в пучок на макушке. В руке – чья-то ручка, такая крошечная, что мне отсюда не видно. Глаза вызывающе смотрят на меня – в них ни следа былой робости. Они ждут ответа.

Но, конечно, ее там не было – их обоих не было, – и, едва появившись, они тут же растворились в потоке спешащих пассажиров.

40

Лия

В каком-то оцепенении, как в тумане, я пересекла газон и ступила на гладкую плитку внутреннего дворика. Как ни странно, я была совершенно спокойна. В последний раз вдохнуть аромат свежего майорана и влажной травы…

Оказавшись в своей пустой комнате, я подхватила чемодан и на мгновение задержалась у окна, любуясь бликами лунного света на подернутой рябью поверхности моря. Финал оказался как в дешевом романе – впрочем, этого следовало ожидать. Я знала, что уже слишком поздно и мне ни за что не попасть в Марсель своим ходом, – но знала я и то, что во что бы то ни стало нужно поскорее отсюда убраться; о том, чтобы встретить здесь рассвет, не могло быть и речи. Сама мысль об этом подстегивала меня, заставляя двигаться и не думать о том, что только что произошло.

И все шло гладко, побег мне почти удался – пока я не оказалась у входной двери.

– Лия?

Я еле слышно выругалась.

– Это ты?

– Брайан?

Он сидел на диване в гостиной, листая старый выпуск Harper’s.

– Ты что это делаешь? – спросил он, окидывая взглядом мой чемодан.

– А вы почему не спите? – пролепетала я.

– Ты куда собралась?

Еще секунду назад я была настроена решительно – и вдруг будто приросла к полу, едва он меня окликнул. И в голосе столько тревоги и искренней заботы…

– Погоди, – сказал он. – Я только плащ накину.

В машине мы почти не разговаривали – впрочем, Брайан вообще был не из болтливых. Поначалу он ограничивался лишь важными вопросами практического характера.

– Тебе точно есть где остановиться?

– Ага.

– Ты ему написала?

– Вот как раз сейчас пишу, – соврала я, доставая телефон. Я знала, что в эту ночь Жером работает; нагряну к нему в бар неожиданно, как Ингрид Бергман, решила я.

– Ну ладно, – смирился Брайан и включил радио.

Передавали ноктюрн Шопена. Потихоньку я вошла в ритм этой молчаливой поездки – и даже была благодарна. Прижавшись виском к прохладному стеклу, я будто бы плыла под гул мотора, в лиловой дымке автострады.

– Знаешь, что бы там ни произошло, ты не виновата, – сказал он наконец ни с того ни с сего, не сводя глаз с дороги.

– Ой, не знаю, – пожала я плечами. – Отчасти-то, конечно, виновата.

Прошло еще пять–десять минут, прежде чем он заговорил вновь:

– В любом случае расстраиваться из-за этого не нужно.

Я видела, как он поерзал в кресле, поправляя ремень, пристально вгляделся в индикатор топлива, в спидометр, побарабанил пальцами в такт музыке. Наконец сказал:

– Знаешь, я всегда считал его мудаком. Мерзким типом.

Впереди – только белые полосы, мерцающие огни, стрелки, указывающие на Марсель, Мартиг, Тулон.

– Когда Дженни была маленькой, с ней произошла настоящая трагедия. Она из большой семьи – наверняка она тебе рассказывала?

Дорожные огни выхватывают из темноты его профиль. Смазанные вспышки желтого света, скользящие тени – как гигантская вертушка проигрывателя.

– У нее была старшая сестра Марион, которая страдала от тяжелой депрессии. Теперь о ней в семье не говорят – все они решили справляться с этой огромной травмой поодиночке…

Он слегка наклонил голову и глянул в зеркало заднего