Читать книгу "Высшая каста - Иван Миронов"

– Врачей взяли? – со слабой надеждой в голосе спросил Мозгалевский.

– В этом вся загвоздка. Прошла утечка, за час их кто-то предупредил. Успели свалить, электронные носители и компьютеры вывезли. Охрана и местный младший персонал, кого удалось поймать, утверждают, что врачи и штатские были из Москвы. Эксперименты проводили над пленными, в детали аборигенов не посвящали. Некоторых потом расстреливали, кого-то вывозили в Россию. Местным говорили, что проводят синтез и испытание новых наркотиков, поэтому все подходили ответственно, с пониманием, вопросов лишних не задавали. Удалось установить двух профессоров из Института биологии гена, периодически выезжавших на территорию Донецкой народной республики. Я распорядился взять их под наблюдение, телефоны и кабинеты поставить на прослушку. Пока тихо, но это пока.

– Так взять их и тряхануть, – оживился Мозгалевский.

– А потом что с ними прикажешь делать?

– Давно ли ты стал сентиментальным? – усмехнулся Владимир.

– Представляешь, что начнется, если грохнуть в Москве их профессора? А по-другому не разойтись. Он тут же заяву в особку напишет. Да и людей надежных у меня мало, стукач на стукаче. Та еще похабная система. Поэтому действуем исключительно в рамках правового поля.

– Надо что-то делать, Витя, – заскрипел зубами Мозгалевский.

– Мальчики, поехали, – робко встряла Вика, кутаясь в шиншиллы.

Траурная публика уже рассаживалась по автобусам и лимузинам.

Поминки справляли в ресторане «Онегин», что в самом центре Москвы.

В малом зале накрыли стол на сорок персон, горели серебряные канделябры, потрескивал камин, украшенный глазурованными изразцами с небрежной патиной.

Вдоль кресел в две шеренги выстроились официанты в камзолах, с учтивыми и бесстрастными физиономиями, готовые подносить, подливать и подкладывать. Почтить своим присутствием память покойного явились известные деятели новой эпохи, не поспевшие на погребение. Первым номером шел выдающийся патриот Игорь Леонардович Подносов, скромно именующий себя последним Солдатом империи. Его яркий засаленный с позолоченной клипсой галстук обрывался на середине вываленного из жеваных брюк пуза. Телевизионный кумир постсоветской интеллигенции, маргинального пролетариата и экзальтированных пенсионерок предпочитал двадцатилетний английский виски. Два обжигающих яростным пламенем подзаплывших глаза в запале полемической страсти выныривали из кисельных берегов рыхлой физиономии Подносова, обнесенной седыми хлопьями щетины. Он мечтал сгореть в несущемся по Крещатику танке, подбитом американцами, но, поскольку на Украину его не пускали, Подносов героически сражался с бандеровщиной на передовых федеральных каналов и столичных рестораций.

Поминальная трапеза являла образец русского хлебосольства. Гостям была предложена икра белужья с блинами пшеничными, маринованные в белом вине морские гребни с кореньями, печень из страсбургской утки и копченая с дымком стерлядь, рыба породы драгоценной, за белизну ценимая и вязигою наполненная, а еще камчатский краб в самых изысканных исполнениях. Не успело благородное зелье расплескаться по бокалам, кряхтя и гремя стулом с места поднялся Подносов. Ему слегка за пятьдесят, но амплуа старца отрицало проявление всякой телесной бодрости.

– Дорогие мои, – Игорь Леонардович свысока обвел всех отеческим взглядом. – Хотя с Михаилом мы были знакомы недолго, но для меня он стал почти сыном. Если говорить языком православным, чадом духовным. Еще в самом начале нашего общения он поведал о своей жизни, трудной, страстной и жаждущей. Человек он был эпохальный. Великий Советский Союз дал ему образование, закалку, сделал настоящим воином, который с мечом в руке встретил подлое уничтожение Красной империи. Для нашего друга это стало колоссальным потрясением и глубокой личной трагедией. Но что мог сделать он один и сотни истинных патриотов, когда империя зла, опираясь на своих либеральных сатрапов, несметными стаями коршунов принялась рвать трепещущую плоть нашей Родины. Сильным, настоящим советским людям в этих страшных пожарищах оставалось встать на защиту своих семей, деревень и городов, сохранив их для будущего красного ренессанса. – Подносов затряс стаканом, круша невидимых врагов палящим взором. – И Миша ринулся в пучину гражданской войны за землю и заводы. Вышел победителем и, омыв окровавленный ястребиный лик, вернулся к народу белым голубем созидания.

– Что он несет? – пробормотал Мозгалевский, топорща плечи, словно желая заткнуть ими свои уши.

– И когда Владимир Владимирович Путин призвал на помощь всех наших святых, наших героев, мучеников-добровольцев, своими телами заслонявших фашистские дзоты на Курской дуге, юных комсомольцев, запытанных в застенках гестапо, Зою Космодемьянскую, генерала Карбышева, маршала Жукова, космиста Лаврентия Берию и великого Сталина, и тогда Михаил Блудов снова ушел на незримую войну за возрождение России. Он стал одним из немногих, кто сумел постичь сакральные смыслы, услышать пульсирующую Вселенную. И если Владимир Путин – это сталинский сокол, то Блудов стал соколом Путина.

В конце стола идиотским смехом брызнула переливающаяся бриллиантами юная барышня, и все с еще большим вниманием устремили слух к Подносову.

– Для нашего дорогого президента Россия – последний рубеж, который может оставить лишь трус и предатель, – продолжил витийствовать Подносов. – Михаил был человеком небедным и мог бы купаться в роскоши в любом уголке мира, крутить романы со сладенькими мулаточками, гулять по Бродвею, запивать устрицы пина-коладой, здороваться за ручку с американскими президентами, но Михаил мужественно предпочел остаться с нашим лидером и народом. Я всегда говорил и продолжаю утверждать, что бессмертие возможно только в синтезе электробритвы и святого причастия. – Подносов осекся, зашлепав губами по расплескавшейся мысли.

– Он тоже из этих? – Мозгалевский толкнул генерала в бок.

– Не думаю. Шизофреников не прививают, может, слышал что-то где-то, – поморщился Красноперов.

– Битва за небеса творится на земле, – вмиг собравшись, продолжил Подносов. – И Миша вышел из нее победителем. Я как православный сталинист убежден, что мы еще обнимемся с нашим другом и поднимем знамя Красной империи над всеми горизонтами времени и пространств. – Задыхаясь от восторгов, Подносов зажмурился и, встряхнув лед в стакане, махом осушил.

Стол зазвенел посудой и приборами, господа и дамы погрузились в пищеварительную нирвану.

Андрей Абрамович Сливкин, принявший поминальную эстафету, был не столь популярен, как товарищ Подносов, но не менее преуспел на политическом рынке олигархической России. В середине девяностых он придумал выдвигать на выборы против богатых кандидатов их однофамильцев, как правило, деклассированный элемент, таким образом, чтобы в избирательных бюллетенях сливкинский спойлер шел перед подлинным претендентом на мандат, сводя его шансы к нулю. За снятие «дублера» Андрей Абрамович просил денег. Как правило, люди платили, но попадались и те, кто не мог оценить всю нетривиальность бизнес-модели. И тогда Сливкина били, иногда жестоко, иногда арматурой. В очередной раз коротая время на больничной койке, Андрей Абрамович решил пересмотреть выборную концепцию, начав предлагать свои услуги не основному кандидату, а его конкурентам. Дело пошло бойко, бескровно и менее волнительно. Затем Сливкин начал клепать идеологических «дублеров» оппозиционных партий, дробя электоральное единство, параллельно организовав фабрику по подделке подписей избирателей, необходимых для выдвижения кандидатов. В огромном ангаре сотни студентов, меняя руки, вносили в подписные листы данные граждан нужного региона и расписывались за них. Через пару лет в России практически не осталось ни одной политической партии, за исключением «Единой России», которая бы не являлась клиентом Сливкина. В Кремле по достоинству оценили таланты Андрея Абрамовича, призвав его на тайное государево служение. Корпорация Сливкина по производству подписей, партий и кандидатов стала одной из скреп суверенной демократии. Его однажды даже попросили поучаствовать в президентских выборах. Он занял последнее место, получив голоса россиян в пределах погрешности и тем навсегда утолив жажду публичной славы и народной любви. Личным амбициям Сливкина стало тесно в застенках чужих авантюр. И тогда Сливкин взалкал власти, тайной и могущественной, организовав масонскую ложу «Свободный Восток». Сняв офис в бывшем особняке князя Юсупова, заказав бутафорских шпаг, масонских ошейников, серебряных перстней с циркулями и глазами, Сливкин принялся вербовать в тайное братство мелких чиновников, торгашей, философов и графоманов, обещая им покровительство во службе и делах. Но новые кадры в «вольные каменщики» быстро иссякли, и Сливкин, презрев священные законы конспирации, принялся зазывать неофитов через рекламу в интернете. Слава главного российского масона, несмотря на всю идиотичность, стала для Андрея Абрамовича источником вдохновения и тех сакральных смыслов, о которых так любил рассуждать Подносов. Однако Верховный приор «Свободного Востока» вдруг столкнулся с жесткой конкуренцией со стороны Великого командора «Вселенской ложи» господина Трушкина. В лихие девяностые на заре своей адвокатской карьеры Жора Трушкин поселился на нарах по подозрению в убийстве двух старух, чьи квартиры странным образом оказались переоформлены на будущего предводителя вольных каменщиков. Но трупы бабушек не нашли, и Трушкина отпустили. Когда великий командор осознал, что победить Сливкина в честной борьбе не удастся, потрошитель старух решился на революцию в мировом масонском движении, записывая в священное братство всех желающих дам. Такого удара под дых Сливкин никак не ожидал. Великому приору лишь оставалось кусать локти, корить себя, что первым не додумался до такой очевидности, и обвинять конкурента в отступлении от вековых законов «бессмертной семьи».