Читать книгу "Все мои женщины. Пробуждение - Януш Леон Вишневский"

Ему самому секс тоже никогда не надоедал. Секс всегда вызывал у Него интерес, занимал Его мысли, был Ему нужен, снимал напряжение, доставлял удовольствие. Только все реже и к тому же «перестал быть связан с более глубокими чувствами». Именно так Он сформулировал свой вопрос Андреасу. Рассказал также о продолжающейся уже достаточно долго в Его жизни сексуальной моногамии — впервые так долго со времени развода. Андреас, улыбаясь, заверил Его, что в этом нет ничего необычного, ибо моногамия в определенном смысле ведет к сексуальной сдержанности. Ему сразу вспомнились в этот момент рассуждения на эту тему далекого от сдержанности и моногамии доктора Лоренцо. А вот Андреас как практикующий психолог горячо рекомендует своим пациентам моногамию, потому как статистика показывает, что при моногамии реже случаются в сексе неудачи и рискованные эксперименты. А кроме того, моногамия — это наилучший способ профилактики заражения ЗЗПП, причем не только ВИЧ.

Что же касается «отсутствия связи секса с мистическими глубокими чувствами», он уверил, что Его интерес к сексу, а следовательно — частота самих актов обязательно возрастут, как только Он влюбится, потому что для представителей рода, носящего имя гомо сапиенс, «не существует более сильного афродизиака, чем любовь».

В самом конце этого необычного ужина, во время третьей бутылки граппы, Андреас, бывший монах и миссионер, много лет, по собственному признанию, соблюдавший целибат, горячо призвал их как можно чаще заниматься сексом, расписав всевозможные положительные моменты этого дела. «Секс — это единственный вид человеческой деятельности, — говорил он, — который задействует все пять органов чувств. Причем одновременно. Единственный! Все разом, потому что они нам в этот момент все нужны. И зрение, и слух, и обоняние, и вкус, а в первую очередь — осязание». Рассказал о пациентах, которые, потеряв зрение, приходили к нему, обеспокоенные тем, что начинали чувствовать во время близости, как горят у них кончики пальцев, и хотели узнать, нормально ли это. Он считал, что нормально, потому что у них как бы наступала своеобразная амплификация одного из чувств, в данном случае осязания, по причине недостатка другого. Слепые чувствуют пальцами то, что зрячие могут только увидеть. Он с восторгом рассказывал также о книге, которую все должны если не прочитать, то хотя бы увидеть. По его словам, зрение в случае этой книги так же важно, как выходящее за рамки чувств умение читать. Это одна, по мнению Андреаса, из лучших книг о любви и желании, великолепно проиллюстрированная выдающимся художником[36].

А потом, в самом конце их беседы о сексе, он удивил их своими познаниями в области связей биохимии с психологией. Секс укрепляет связи благодаря освобождающемуся окситоцину. Он улучшает настроение благодаря вырабатываемому мозгом дофамину. Усиливает сопротивляемость организма путем увеличения синтеза иммуноглобулина. Уменьшает риск инфаркта, чему мы обязаны вырабатываемому во время полового акта кортизолу. Уменьшает чувство голода и жажды благодаря выработке гормона пролактина. Снимает всякого рода боль — благодаря выделению опиоидов, подобно действию морфина, героина или кодеина. А кроме того, способствует лучшему снабжению кровью всех органов, в том числе кожи, что ведет к ее регенерации. А благодаря выделяемым в большом количестве эндорфинам он еще усиливает креативность. И при этом устраняет страх и депрессию, усиливая выносливость. Он тогда поднял бокал с граппой и произнес тост: «Короче говоря, секс, господа, — это божественно!»

Эту встречу с доктором Андреасом во время своей моногамии Он помнил до сих пор во всех подробностях. В Его жизни это был период покоя и эмоциональной гармонии. Хотя не всегда. Когда наступал конец ноября — возвращались воспоминания. Город своими декорациями безошибочно напоминал Ему, что близится Рождество. Для Него это время года всегда было очень сложным. Сесилька всегда отмечала Рождество с мамой. Он не особенно это понимал, но соглашался с этим. По каким-то неведомым причинам считалось, что в Рождество в дочери больше нуждалась мать, а не Он. Ее отец. С годами установился такой порядок, что Рождество Сесилия встречала с матерью, а Новый год — с ним. Они так решили и приняли, хотя Он всегда чувствовал в этом своего рода несправедливость. Рождество для Него было самым главным праздником в году, с самого детства. Близкие, семья, тепло, любовь — у Него этого не было много лет. Поэтому Он избегал всех, напоминающих Ему о Его утрате мест, и пытался убегать от воспоминаний. Чаще всего в Австрию.

В институте все знали, что за два дня до Рождества Он исчезает из Берлина и возвращается только после второго января. Он уезжал обычно в какой-нибудь пансионат в Австрии. Чаще всего — в Его любимый Ишгль. Рядом были расположены больше двухсот пятидесяти лыжных трасс. На леднике. В Рождество Он до четырех часов дня катался на лыжах, потом принимал ванну, надевал костюм и шел в ресторан на ужин. В кармане у Него лежал конверт с купленной еще в Берлине облаткой. Он выпивал бокал белого вина и клал на тарелку облатку. Ломал ее — и ел, кусочек за кусочком. Потом, когда одетые во фраки официанты начинали подавать все эти традиционные блюда — но совсем другие, не те, не было борща и карпа, — Он вставал и уходил из пансионата. Шел по узким улочкам в направлении гор как можно дольше и дальше, оставляя за спиной всех людей, и был совершенно один. Потом садился на какой-нибудь камень или скамейку, закуривал сигарету и тихонечко запевал рождественскую коляду. Иногда плакал…

А той зимой Он не поехал в Австрию. Под конец ноября Его пригласил в свой кабинет сам директор и спросил, не может ли Он около двадцатого декабря сделать доклад на конгрессе в Сицилии. Там уже несколько раз проходили конгрессы, которые их институт до сих пор игнорировал, но обычно этим конгрессам сопутствовали ярмарки. Можно продать при случае немного оборудования, раз уж Сицилию в последнее время облюбовали богатые люди из банков и служб безопасности. В общем, было бы очень хорошо, если бы Он там, на Сицилии, показался бы.

Нирав, который сам работал аналитиком в одном из берлинских банков, эту информацию подтвердил. Математический конгресс в Таормине на Сицилии накануне Рождества стал событием, которое собирает практически всех самых важных людей, которые занимаются банковскими системами в Европе, США и Канаде. Но выбор в пользу Таормины, по словам Нирава, объясняется вовсе не якобы новаторскими банковскими системами. По его мнению, выбор этот сделали любовницы банкиров.

— Они хотят делать покупки в итальянских бутиках накануне праздников. И кто бы не хотел! Я сам ездил на эти распродажи много раз.

— Тебе бы, приятель, это тоже не помешало! Если мне не изменяет память, у тебя есть только два костюма, из которых один, тот, синий, как минимум на размер тебе велик, — добавил Нирав насмешливо.

Бесспорно, что Его индусский приятель Нирав был по сравнению с Ним недостижимым образцом элегантности и ухоженности. Он, правда, существовал совсем в другом пространстве и в какой-то степени был обязан это делать, потому что у банков свои требования относительно дресс-кода, но Нирав выходил далеко за пределы этого дресс-кода. Он сделал из своей одежды особое явление, добавил своей привлекательности (не только для женщин) неповторимый, свой собственный стиль. В Италии это называется sprezzatura. Совершенная элегантность образа вплоть до мелочей в сочетании с небрежностью, понимаемой как способ ношения одежды с легкостью и даже некоей развязностью. Сочетание, кстати, абсолютно итальянское. Нирав был современным денди. Костюм и галстук снимал только тогда, когда шел под душ. Цвет его запонок на манжетах рубашек идеально гармонировал с цветом галстука, ботинок и оправы очков, а цвет кожи ремня штанов — с платочком в нагрудном кармане. А запах его парфюма всегда соответствовал времени года. Летом — легкие цитрусовые ароматы с примесью афродизиакальных огурцов, зимой — согревающие и пряные коренья.