Читать книгу "Мэрилин Монро. Страсть, рассказанная ею самой - Мэрилин Монро"

Но я вернусь к своему выходу из больницы.

Джо поднял на ноги всех, кого знал в Нью-Йорке, и сумел добиться, чтобы меня выпустили. Я должна была уехать оттуда вместе со своим массажистом и другом Ральфом Роберте и с доктором Крис. Но я категорически запротестовала, боясь, что просто наброшусь на Крис и меня вернут обратно, как буйнопомешанную. Ненавижу эту женщину, она монстр, которого нельзя подпускать к людям, а тем более к детям, которых она пытается лечить. Представляю, скольких малышей эта доктор изуродовала, скольким отравила всю их жизнь!

Терпеть ее пришлось, потому что эта преступница привезла меня в больницу, она должна была и забрать. Я стиснула зубы и молчала, пока мы не сели в машину и не выехали за ворота клиники. Доктор Крис всю дорогу с ужасом повторяла, что она сделала страшную вещь.

– Почему же вы не исправили ее за столько дней?! Видеть вас больше не желаю!

Я не знаю, действительно ли она переживала из-за того, что едва не погубила меня, сомневаюсь и не верю Крис больше. Ради своих экспериментов она чуть не упекла меня в психушку навсегда. Не возьми я себя в руки и не приди мне на помощь Ди Маджио, не будь он столь настойчив, все могло закончиться очень плохо.

Меня все же поместили в Неврологический институт Колумбийского университета, но не в палату к психам, а просто чтобы привести в себя после «лечения» доктора Крис. Отвез туда сам Джо Ди Маджио и каждый день навещал, чтобы убедиться, что я в порядке. Джо превратился в мою сиделку. Как я ему благодарна за спасение!

Однажды он спросил, почему я не позвонила Артуру, ведь у Миллера достаточно много знакомых в Нью-Йорке. Артуру? Нет, ни за что! Миллер потребовал бы, чтобы в моей камере поставили тройные решетки, а на меня саму надели смирительную рубашку! Артур считает меня впавшей в детство и ни на что не способной. Но об этом я Вам уже рассказывала, не хочу повторять.

Я пробыла в той клинике почти месяц, и все это время Ди Маджио опекал меня, как мог. Там никто не предлагал отправиться на трудовую терапию, как в первой больнице. Трудовая терапия – это шитье, вязание, игра в шашки. Когда я заявила, что никогда не занималась такими делами и делать этого не собираюсь, потому что не такая, как все, это сочли еще одним признаком безумия.

Но разве это не так? Ведь если вдуматься, каждый человек не такой, как все. Почему все должны любить шить, вязать или играть в шашки? Я люблю читать Фрейда, хотя Артур однажды сказал, что Фрейд тяжеловат для моего ума. Это подразумевало, что я умственно не доросла до Фрейда. Артур никогда не считал меня достаточно умной для серьезных книг, ролей или занятий. Неужели он прав?

Я устала… Сегодня больше не могу… Еще потом, потом…

Худшего подарка, чем сценарий «Неприкаянных», Артур мне сделать не мог. Он привык анализировать, копаться в своих чувствах, раскладывать все по полочкам. Я тоже люблю копаться в своих мыслях и ощущениях, но это совсем другое. К тому же Артур не пытается понять, почему пришли такие мысли или что они означают, а фиксирует и оценивает. Я всегда боялась услышать негативную оценку, потому что за ней могло последовать изгнание, ненужность, одиночество. Еще с детства привыкла: для того чтобы остаться в семье, нужно быть приятной, нравиться, поэтому любое осуждение вызывает либо панику, либо отчаяние.

Страсберги и все мои психотерапевты говорили о низкой самооценке, думаю, она именно из-за этой боязни. И Блондинка тоже боится, но она умеет скрывать за показной бравадой и почти наглостью. Я не потому заставляю себя ждать часами и столь необязательна, что не могу с собой справиться. Справиться действительно не могу, но больше со страхом быть осужденной, отвергнутой теми, к кому должна выйти, прийти, с кем должна работать. Не лень и не капризы причина моей необязательности, а страх. Это поняла Джейн Рассел, просто беря меня за руку и выводя на площадку. Это понял и Ив Монтан, за шиворот вытаскивая на съемки, но с Рассел мы давно не встречаемся, а Ив меня предал.

Артур сделал еще хуже, он вытащил все мои страхи, облек их в действия и слова и даже продумал дальше. Но он не понял меня и эти страхи, в образе Розлин Миллер показал меня такой, какой видит сам. Получилось нечто тягучее, неудобоиграемое, непригодное для фильма. Артур – прекрасный писатель, когда дело касается передачи чувств и мыслей на бумаге, но он никудышный кинодраматург, то, что блестяще выглядит в повести и даже театральной пьесе, никуда не годится в кино. Даже пьесы переделывают, а уж новеллы тем более. Но переделывать должен тот, кто в этом смыслит. Можно поставить «Старика и море», гениально сыграть, но для этого нужен опытный сценарист, опытный режиссер, опытный оператор и гениальный актер.

Но и гениальный актер не сыграет, если играть нечего. Даже телефонный справочник играть легче, чем написанное Артуром якобы в качестве сценария. Реплики скучны и вымучены, все затянуто; создавая сценарий, Миллер имел в виду нас двоих, нам он и был понятен, а остальные просто скучали. Артур может писать гениальные пьесы, новеллы, рассказы, романы, все, что угодно, но только не киносценарии. Новелла в сотни раз лучше, к чему переделывать уже созданные образы? Артур переделывал до самого конца съемок, доводя образ Розлин до полной негодности. Остальные получились не лучше.

Почему согласился играть Кларк Гейбл, зачем ему, актеру, уже имевшему славу, деньги, огромный опыт, понадобилась вялая, точно подыхающая от жары роль Гая? Не знаю, чем его взял Миллер, но даже участие Гейбла не спасло фильм от провала.

Сами съемки стали кошмаром. Хьюстон, согласившийся снимать фильм, зачем-то потащил нас в пустыню, хотя все понимали, что работать на жаре будет очень тяжело, а у актеров возникнут проблемы со здоровьем. Кларк уже в возрасте, у него больное сердце, но актер глотал виски, невзирая на запреты врачей. Монтгомери Клиф накачивался наркотиками не меньше меня, правда, его за это никто не осуждал… От жары страдали все, даже сам Артур.

Но куда больше мы страдали от того, что вынуждены играть, ведь роль Клифа просто списана с его собственной судьбы, и это жестоко, потому что Клиф несколько лет назад попал в автокатастрофу и у него изуродовано лицо, так же изуродован на родео герой Клифа.

В общем, было ужасно, не хочется даже вспоминать. Артур просто показал нам всем, как он наблюдателен и как умеет этим пользоваться. Скучнейший, тоскливый конфликт пары, которая парой быть просто не может, – Розлин и Гай, настолько они разные, настолько каждый занят своими жизненными ценностями. Вымученное примирение в конце не убедило никого. Понятно, что в образе Розлин Миллер вывел меня, такую, какой видел сам (ни Мэрилин, ни Норма, ни то ни се). А кто тогда Гай? С одной стороны, это сам Артур с его измышлениями и менторским подходом к жизни и людям, несмотря на всю его интеллигентную терпимость, он именно таков. С другой – Кларк Гейбл, играющий роль. И это для меня страшно, Артур словно показывал, что между моей детской мечтой Кларком Гейблом и мной самой нет и не может быть ничего общего! Вот твое место, глупая Блондинка, если хеппи-энд и написан, то звучит фальшиво.

Миллер растоптал мою последнюю иллюзию, доказав, что даже детские мечты Нормы Джин ничего собой не представляют. Нет, он всем твердит, что заботился обо мне, старался ободрить, поддержать, оградить от людей вроде Страсбергов. Если хотел оградить от Страсбергов, то нужно было просто за руку увести из их студии, а не смотреть молчаливо, как я попадаю в полную зависимость от Ли и Полы. Но Артур сначала отстраненно наблюдает, ни во что не вмешиваясь, а потом разводит руками, мол, я же говорил, что будет плохо…