Читать книгу "Ацтек. Том 2. Поверженные боги - Гэри Дженнингс"

Кроме того, в результате я отклонился от прямого пути к Теночтитлану, ибо этот город был слишком современным для моего тогдашнего настроения. Мне захотелось побывать в другом, куда более древнем месте, которого я еще не видел, хотя находилось оно не так далеко от моего родного Шалтокана. Я хотел своими глазами увидеть самое первое поселение в этих краях, колыбель древнейшей цивилизации, и потому, обогнув озерный край по суше, двинулся на север, потом свернул на юго-восток и пришел наконец в город, помнивший многие века, — в Теотиуакан, Место Сбора Богов.

Неизвестно, сколько вязанок лет провел этот город в сонном молчании. Ныне Теотиуакан представляет собой пусть и величественные, но руины, и он лежал в руинах на протяжении всей известной истории окрестных народов. Мостовые его широких улиц давным-давно погребены под слоями земли и пыли и скрыты разросшимися сорняками. Его былые храмы — всего лишь груды обломков, громоздящихся на фундаментах, сохранивших самые общие очертания. Пирамиды Теотиуакана все еще возвышаются над равниной, но их вершины давно обвалились, ступени осыпались, а углы и грани утратили четкость под пагубным воздействием солнца, дождя и ветра и не поддающихся исчислению лет. Краски, которыми некогда блистал этот город, сияющая белизна его известняка и сверкание позолоты, — все это давно стерлось, остались лишь коричнево-серые каменные развалины. Согласно нашей легенде, когда-то этот город был построен богами, чтобы им было где собираться и обсуждать свои планы созидания остального мира. Не зря его так и назвали. Но по мнению моего старого учителя истории, это поэтическое предание не соответствовало действительности, ибо творцами города были все-таки люди. Однако это ничуть не умаляло величия Теотиуакана, ибо скорее всего он был воздвигнут давно исчезнувшими тольтеками, а народ Мастеров умел строить великолепно.

Увидев Теотиуакан таким, каким впервые увидел его я — в отблесках необычайно красочного заката, когда высившиеся над равниной пирамиды сверкали в лучах позднего солнца на фоне далеких пурпурных гор, которые словно бы только что облицевали червонным золотом, — вполне можно было поверить, что это переполняющее восторгом человеческие сердца великолепие действительно было создано богами, а если и не богами, то совершенно особым народом, близким к небожителям. Войдя в город с севера, я пробирался сквозь завалы осыпавшегося камня у подножия пирамиды, которая, по предположению наших мудрецов, была посвящена луне. Пирамида эта утратила самое меньшее треть своей первоначальной высоты: вершина ее обвалилась, и сохранившиеся кое-где ступени лестницы вели к хаотичному нагромождению камней. Сооружение окружали в большинстве своем рухнувшие, но кое-где еще уцелевшие колонны и развалины зданий, имевших некогда высоту двух-, а то и трехэтажных домов. Одно из них мы назвали Дворцом Бабочек, ибо еще сохранившиеся на его внутренних стенах росписи запечатлели великое множество этих беспечных созданий.

Но я не стал задерживаться там, а двинулся на юг — вдоль центральной улицы города, такой же длинной и широкой, как дно просторной долины, но гораздо более ровной. Мы прозвали ее Ин Микаотль, Дорога Мертвых, и, хотя она сплошь заросла кустарником, в котором шмыгали кролики и ползали змеи, по ней все равно стоило прогуляться. Более чем на протяжении одного долгого прогона, то есть почти до самой середины, по обе ее стороны тянулись руины храмов. Потом ряд храмов с левой стороны прерывался невероятным, исполинским массивом, названным нашими мудрецами Пирамидой Солнца.

И если весь город Теотиуакан производит необыкновенное впечатление, то Пирамида Солнца заставляет все остальное казаться рядом с ней обыденным. Уж не знаю, сможет ли это дать вам хоть какое-то представление о ее размере и величии. Судя по всему, она превосходила Великую Пирамиду Теночтитлана, величайшее из всех сооружений, виденных мною доселе, более чем вдвое. Впрочем, насколько в действительности была велика Пирамида Солнца, сказать невозможно, ибо значительная часть ее основания погребена под песком и землей, нанесенными туда ветром за долгие века, прошедшие с тех пор, как Теотиуакан стал заброшенным городом. Но и видимая часть пирамиды поражает воображение, внушая благоговейный трепет. На уровне земли каждая из четырех ее сторон составляет от угла до угла двести тридцать шагов, при высоте в двадцать поставленных друг на друга домов.

Вся поверхность пирамиды была грубой, неровной, шероховатой, потому что служившие ей некогда облицовкой гладкие сланцевые плиты со временем отошли от ранее удерживавших их каменных штифтов. И, я думаю, задолго до того, как эти плиты сползли вниз, превратившись на земле в груду обломков, они уже лишились своего покрытия из белой известняковой штукатурки и цветных красок. Все сооружение состоит из четырех ярусов, и каждый из них покато поднимается вверх под слегка другим углом. Сделано это без какой-либо особой причины, если не считать того, что этот строительный прием порождает обман зрения, заставляя все сооружение казаться еще больше, чем на самом деле. На каждой из четырех сторон имеется по три широких террасы, а на самой вершине — квадратная платформа, на которой, должно быть, некогда стоял храм. Правда, храм этот, видимо, был не слишком велик и уж всяко не годился для церемоний с человеческими жертвоприношениями. Лестница, поднимающаяся по фасаду пирамиды, разломалась и рассыпалась так, что отдельные ступени стали едва различимы.

Лицом Пирамида Солнца обращена на запад, к заходящему солнцу, и когда я приблизился к ней, ее фасад все еще был окрашен золотом и пламенем. Но в этот момент удлиняющиеся тени разрушенных храмов по другую сторону дороги начали ползти вверх по фасаду пирамиды, напоминая гигантские кусающие ее зубы. Я стал быстро взбираться по тому, что осталось от лестницы, стараясь не отстать от ускользающих солнечных лучей и опередить надвигающиеся зубцы тени.

Как раз в тот миг, когда последние лучи солнца покинули пирамиду, я добрался до платформы на вершине и, запыхавшись, присел перевести дух. Припозднившаяся бабочка, прилетев откуда-то, по-приятельски примостилась на платформе, составив мне компанию. Это была очень большая и совершенно черная бабочка — она мягко помахивала крылышками, словно тоже запыхалась при подъеме. Весь Теотиауакан к тому времени погрузился в сумерки, и вскоре с земли начал подниматься бледный туман. Казалось, будто пирамида, на которой я сидел, при всей ее чудовищной массе приподнялась и воспарила над землей. Город, еще недавно пламеневший багрянцем и золотом, приобрел приглушенный серебристо-голубой оттенок. Он выглядел безмятежным и сонным, и вид его соответствовал его возрасту. Город казался старым, старше самого времени, но при этом настолько крепким, что складывалось впечатление, что он будет стоять и после того, как время, исчерпав себя, завершится.

Я обвел взглядом небо из конца в конец — на такой высоте это было возможно — и, достав топаз, разглядел бесчисленные ямы и углубления в заросшей сорняками земле, простиравшейся вдаль по обеим сторонам Дороги Мертвых. Это были выемки и выступы, оставшиеся на месте стоявших здесь когда-то многочисленных даже по сравнению с Теночтитланом жилищ. А потом мое внимание привлекло кое-что еще: далеко внизу расцветали маленькие огни. Неужели мертвый город возвращается к жизни? Однако вскоре я сообразил, что это факелы. С юга приближались две колонны людей. Я ощутил укол досады из-за того, что город уже не принадлежал безраздельно мне, укол совсем мимолетный, ибо прекрасно знал, что сюда из Теночтитлана, Тескоко и других мест нередко прибывают паломники, желающие вознести молитвы и совершить обряды в том месте, где некогда собирались все боги. Такие просители, как правило, становились лагерем на прямоугольном лугу, южнее главной дороги. Считалось, что первоначально там находилась рыночная площадь Теотиуакана и что в этом месте под травой скрыты каменная мостовая и обломки окружавших ее стен.