Читать книгу "Ацтек. Том 2. Поверженные боги - Гэри Дженнингс"

— Чтобы усвоить, как дальше использовать эти картинки, дабы получился связный рассказ, тебе понадобится наставник. Настоящий учитель словесного искусства, каковым я не являюсь. Учителя такие имеются в Теночтитлане, и я советую тебе отправиться туда. Я рассказал тебе, где он находится.

— Клянусь окоченевшими членами богини, — проворчал Микстли, чуть ли не так же угрюмо, как при первой встрече, — ты просто хочешь уйти отсюда. А я не могу. Я не могу оставить свой народ без вождя под тем единственным предлогом, что мне вдруг пришла в голову блажь малость подучиться.

— Есть предлог и получше, — сказал я. — Владения Мешико простираются далеко, но до сих пор у нас нет ни одного поселения здесь, на северном побережье Западного океана. Наш юй-тлатоани был бы очень рад узнать, что у него есть родичи, уже укрепившиеся здесь. Если бы ты представился Мотекусоме и преподнес ему соответствующий подарок, тебя вполне могли бы назначить правителем новой провинции Союза Трех, гораздо более стоящей и обширной, чем городишко, которым ты правишь нынче.

— Интересно, какой подарок ты считаешь подходящим? — саркастически вопросил он. — Какую-нибудь рыбину? Лягушачьи лапки? Одну из моих сестер?

Сделав вид, будто это только что пришло мне в голову, я сказал:

— А может, лучше камень Койолшауки?

Вождь в ужасе отпрянул:

— Наше единственное священное изображение?

— Может быть, Мотекусома и не особый поклонник этой богини, но он знает толк в искусстве.

Микстли ахнул:

— Отдать Лунный камень? Да ты что? Меня ведь тогда возненавидят еще сильнее, чем ту проклятую кудесницу йаки, о которой вечно рассказывает дед Канаутли!

— Совсем даже наоборот, — возразил я. — Та женщина послужила причиной раздора среди ацтеков. Ты же поспособствовал бы их примирению… и даже сделал еще больше.

Смею утверждать, что эта скульптура не стала бы чрезмерной ценой за все преимущества воссоединения с самым могущественным народом во всех известных землях Сего Мира. Так что подумай хорошенько.

Он ничего не сказал, но действительно призадумался. Во всяком случае, когда я прощался с Микстли, его хорошенькой сестрой и другими членами семейства вождя, тот пробурчал:

— Не могу же я катить Лунный камень всю дорогу один. Я должен убедить других…

Оправдания для продолжения исследований у меня больше не было, так что теперь оставалось лишь или продолжить скитания ради скитаний, или возвратиться домой. Канаутли сказал мне, что быстрее всего я доберусь обратно, если пойду прямо в глубь суши, где болота в конце концов все же кончаются, а потом перевалю горы, в которых обитают племена кора и уичаль. Я не стану подробно рассказывать вам о путешествии через эти горы и о людях, которых там повстречал. Ничего примечательного я не увидел и, по правде говоря, путь домой мне почти не запомнился, ибо я был погружен в раздумья, навеянные тем, что я увидел и узнал… и не узнал. А открытий действительно оказалось немало.

Например, выяснилось, что слово «чичимеки» не всегда означает «варвары», хоть мы и привыкли к такому определению. Изначально это слово переводится как «краснокожие», а следовательно, может быть отнесено к целой человеческой расе, ко всем народам Сего Мира. Мы, мешикатль, можем похваляться накопленными за вязанки лет знаниями и умениями, но в других отношениях ничуть не превосходим этих варваров. Чичимеки — бесспорно наши родичи. И мы — гордые и надменные мешикатль, — мы тоже когда-то пили собственную мочу и ели свои испражнения.

А все наши хваленые истории о несравненной родословной? Теперь я даже не знаю, плакать мне или смеяться. Оказывается, наши предки покинули Ацтлан движимые вовсе не отвагой и стремлением к величию. Они были не героями, а простофилями, которых одурачила женщина — то ли колдунья, то ли сумасшедшая, то ли просто злобная, мстительная дикарка. Одним словом, едва ли не худший образчик бессердечного человеческого существа. Но даже если эта легендарная женщина йаки никогда и не существовала в действительности, то факт оставался фактом: наши предки были отвергнуты своим собственным народом, ибо сородичи не могли более выносить их зверской жесткости.

Наши предки покинули Ацтлан под острием копья и под покровом ночи, изгнанные с позором, став отверженными в глазах всех порядочных сородичей. Большинству из них было суждено навеки превратиться в изгоев — в дикарей, скитающихся в мало пригодной для жизни пустыне, и лишь немногие смогли добраться до плодородных и цивилизованных областей, где им позволили остаться на срок, достаточный, чтобы усвоить знания и навыки, позволявшие со временем стать достойными благ цивилизации. И только благодаря везению они… мы… я… и все остальные мешикатль… не влачим бесцельное существование, рыская по пустыне в вонючих шкурах и подкрепляя силы завяленными на солнце детьми или еще чем похуже.

И все то долгое время, пока я уныло тащился на восток, меня переполняли мрачные, горестные мысли, ибо собственный народ виделся мне плодом дерева, уходящего корнями в болотную тину и питаемого человеческим навозом. Но, взглянув на это с иной точки зрения, я постепенно пришел к новому заключению. Люди — не растения. Они не привязаны к своим корням и не зависят от них. Люди подвижны и вольны уходить сколь угодно далеко, если у них окажется достаточно способностей и характера для поиска лучшей доли. Мешикатль издавна чванились своими славными предками, которых, как мне дали понять, скорее стоило бы стыдиться. Однако обе эти точки зрения были в равной степени нелепы: не стоило ни хулить, ни превозносить своих давних предков за то, какими стали мы, их потомки. Мы стремились к чему-то лучшему, чем болотная жизнь, и мы добились своей цели. Мы переселились с острова Ацтлан на другой остров, ничуть не лучше прежнего, и уже сами превратили его в величайший и великолепнейший город — настоящий центр знания и культуры, из которого они неуклонно распространяются до самых дальних земель, без нас так и прозябавших бы в дикости, нищете и невежестве. Каким бы ни было наше происхождение, какие бы силы ни подтолкнули нас, но мы после этого толчка так или иначе поднялись на высоту, никогда не достигавшуюся прежде никаким другим народом. И нам нет нужды что-то доказывать и объяснять или извиняться за наши истоки и за наш трудный путь, ибо в конце его мы все-таки поднялись на вершину. Для того чтобы вызывать уважение всякого другого народа, достаточно лишь сказать, что мы — мешикатль!

Придя к такому выводу, я приосанился, расправил плечи, поднял голову и гордо повернулся в направлении Сердца Сего Мира.

* * *

Но поддерживать в себе столь горделивый настрой мне удалось недолго. Всю дорогу я мысленно возвращался то к тем, то к другим фактам прошлого, сопоставлял и собирал воедино все известные мне сведения из истории древних земель и народов, пока в конце концов прошлое не овладело не только моими мыслями, но также плотью и кровью. На мои плечи легла тяжесть несчетных вязанок лет, прошедших с начала человеческой истории, и мне по сей день кажется, будто груз этот был не просто воображаемым. Бремя минувшего стало воистину весомой ношей, замедлявшей мое продвижение, заставляя тяжело дышать на долгих подъемах и вызывая учащенное сердцебиение при преодолении крутых склонов.