Читать книгу "В огонь и в воду - Амедей Ашар"

— Ты, Брискетта!

— Неблагодарный!

Раздался свежий, звонкий смех, но вдруг она переменила тон:

— Да, у тебя есть в Лувре друг, друг очень смиренный, но истинный, — это я… но есть также и враг, и страшно сильный враг, — графиня де Суассон, и потому ты должен простить дочери оружейника, что она заняла место племянницы кардинала… Думай о ней больше, чем обо мне, и берегись!

— Чего мне бояться?

— Разве я знаю чего? — продолжала она, прижимаясь к нему. — Всего, всего!.. Предательства, измены, козней, клеветы, засад и интриг! У нее хитрость змеи, терпеливость кошки, кровожадность тигра… Берегись, мой друг, берегись, Гуго, берегись каждую минуту!.. Я ее хорошо знаю!

— Э! Милая крошка! Ты забываешь, что я буду сегодня вечером далеко от Парижа, через неделю в Германии, а через месяц в Венгрии…

— Разве ты забыл, что Манчини — итальянка? Смотри! У графини де Суассон память беспощадная!.. А ты ранил ее самолюбие!.. При горничных многое говорят не стесняясь…

Она взяла руки Гуго в свои; веселые глаза ее подернулись слезами.

— Если бы я написала тебе все это, — продолжала она, — ты бы мне не поверил. Надо было сказать тебе: я сама видела, я сама слышала!.. Безумная мысль пришла мне в голову… я решила представить, что здесь — маленькая комнатка на Вербовой улице. Помнишь? Куда бы я ни пошла, чтобы со мной ни случилось, память о ней останется у меня навеки… Сколько перемен случилось с тех пор!.. Я смотрю на тебя, я говорю себе, что это он, это Гуго, и мне хочется и смеяться, и плакать разом. Как встрепенулось мое сердце, когда я увидела тебя!.. Вот почему ты должен мне верить, когда я говорю тебе: берегись!.. Эта опасность, которая грозит тебе, когда она придет? Откуда? Не знаю, но она повсюду, я это чувствую… Она в Париже, если ты останешься, она будет в Вене, если ты уедешь… Еще раз берегись, умоляю тебя, ради бога, берегись!

Она отерла слезы и поцеловала Гуго.

Между тем как все это происходило в маленьком павильоне, Бриктайль, которого шевалье де Лудеак считал уже мертвым, сидел в особняке Шиври перед столом, уставленным разными блюдами.

— Дела идут лучше? — спросил Цезарь у капитана.

Вместо ответа Бриктайль схватил за ножку тяжелый дубовый стул, стоявший рядом, и принялся вертеть им над головой с такой легкостью, как будто это был соломенный табурет.

— Вот вам! — сказал он, бросив стул с такой силой, что он затрещал и чуть не разлетелся на куски.

— Здоровье вернулось, — продолжал граф де Шиври, — а память ушла, должно быть?

— К чему этот вопрос?

— Чтобы узнать, не забыли ли вы про графа де Монтестрюка?

Услышав это имя, Бриктайль вскочил на ноги и, схватив бешеной рукой полуразломанный стул, одним ударом разбил его вдребезги.

— Гром и молния! — крикнул он. — Я забуду? Я забуду этого хвастунишку из Лангедока, который два раза уже выскользнул у меня из рук?!

— Значит, на вас можно рассчитывать, капитан?

— Сегодня, завтра, всегда!

— Дайте руку… Мы вдвоем примемся выслеживать его…

Они крепко пожали друг другу руки, и в этом пожатии слилась их беспощадная ненависть.

— Вы знаете, что он идет в Венгерский поход? — сказал Цезарь.

— Лоредан говорил мне об этом.

— А не желаете ли вы проводить его в этой прогулке и приехать в Вену — славный город, говорят, — в одно время с ним, если он поедет?

— Дайте только знак, и я буду следить за ним, как тень, здесь или там, мне все равно!

— Один, без помощи товарища?

— Товарищей всегда можно найти, когда они понадобятся; им только нужно показать несколько полновесных и звонких пистолей.

— Будут пистоли! Не скупитесь только, когда представится желанный случай.

— С железом на боку и с золотом в карманах я отвечаю за все!

Капитан выпрямился во весь огромный свой рост, налил стакан и, осушив его залпом, произнес торжественно:

— Граф де Шиври, клянусь вам, что граф Гуго де Монтестрюк умрет от моей руки или я сам расстанусь с жизнью.

— Аминь, — ответил Цезарь.

XXV

Куда ведут мечты

Гуго не был у Орфизы де Монлюсон с того самого дня, когда он имел с ней в присутствии графа де Шиври объяснение по поводу злополучной записки. Однако же он не хотел уезжать из Парижа, не простившись с ней, поэтому отправился в тот же день в ее особняк.

Увидев его, Орфиза вскрикнула от удивления, впрочем, немного притворного.

— Вы застали меня за письмом к вам, — сказала она, — право, граф, я уж думала, что вы умерли.

— Герцогиня, несчастье и в самом деле могло со мной случиться, но вот я жив и здоров… и первой мыслью моей было засвидетельствовать вам свое почтение.

— Эта первая мысль, как вы говорите, не слишком, однако же, скоро пришла вам в голову. Но когда едут с графом де Колиньи в Венгрию, то понятно, что нет времени обо всем подумать… Ведь вы едете, не правда ли?

— Без сомнения, еду, герцогиня.

— При дворе только и речи, что о его привязанности к вам. Назначенный королем главнокомандующий говорит о вас в таких выражениях, которые свидетельствуют о самой искренней дружбе между вами. Он говорит даже, что в этом деле многим обязан вам.

— Граф де Колиньи преувеличивает… Впрочем, признаюсь, когда я люблю кого-нибудь, то моя преданность не отступает ни перед чем.

— Если прибавить к его словам ваши частые визиты к графине де Суассон, которая, как говорят, особенно к вам внимательна и благосклонна, то можно вывести заключение, что ваша судьба в короткое время значительно изменилась к лучшему… Что же помогло вам, граф, так быстро достичь таких блестящих результатов?

— Я вспомнил о девизе, о котором вы сами мне говорили, герцогиня.

— О каком девизе?

— Per fas et nefas.

Губы Орфизы сжались в горькой улыбке.

— Желаю, — сказала она, — чтобы этот девиз был так же полезен вам в Венгрии, как и во Франции.

— Я надеюсь на это. Если я еду так далеко, то именно затем, чтобы поскорее заслужить шпоры. Мой предок завоевал себе имя, которое передал мне, и герб, который я ношу, ценой своей крови и острием своей шпаги… Я хочу прийти тем же путем к той цели, к которой стремлюсь… Цель эту вы знаете, герцогиня.

— Я в самом деле помню, кажется, ту историю, которую вы мне рассказывали. Не правда ли, речь шла о золотом руне? Разве все еще на завладение этим руном направлены ваши усилия?

— Да, герцогиня.

— Это меня удивляет!

— Отчего же?

— Да оттого, что, судя по наружности, можно было подумать совершенно обратное.