Читать книгу "Конец одиночества - Бенедикт Велльс"

Я машу ему рукой, но это, кажется, вызывает у него только чувство неловкости, потому что он тут же сорвался с места и побежал, на бегу отирая нос о рукав футболки.

* * *

На пасхальные каникулы к нам приехали Лиз и Тони. По старой традиции мы едем во Францию. Мы уже сели в машину, багаж уложен. Только мой брат еще где-то возится; как это часто бывало, все готовы, а он задерживается. И тут я вспомнил, что не взял футбольный мяч для детей. Я – бегом в дом и, едва ступив на веранду, вдруг слышу знакомый звук.

У порога Марти сосредоточенно нажимает на ручку двери, повторяя движения в одном и том же ритме. Восемь быстрых нажатий, восемь медленных, восемь быстрых. Он так погружен в это занятие, что не сразу меня замечает. В первый момент он смущен, точно его поймали на месте преступления. Затем примирительно пожимает плечами:

– Что поделаешь! Наверное, у каждого из нас есть свои маленькие неприглядные тайны.

Мы молча глядим друг на друга.

– Пожалуйста, не говори ничего Элене! – произносит он наконец.

– И сколько же раз ты это проделываешь?

– В целом шестьдесят четыре раза. Восемь – мое счастливое число, поэтому восемью восемь – надежно вдвойне. Раньше я делал так двадцать три раза, но это не дало результата, в смысле счастья. Так что теперь – восемь в квадрате. Сначала быстрые нажатия – для быстрого счастья, затем медленные – для спокойного удовлетворения.

Я ничего не сказал, пошел в дом и забрал мяч.

– Прошу, конечно, прощения, но ты ведь понимаешь, что теперь я должен повторить все сначала, – говорит мой брат, стоя у двери.

– Что мне сказать остальным о твоей задержке?

– Придумай что-нибудь.

– Ты ведь помнишь о том, что всегда можешь поговорить об этом с Эленой?

Марти только мотает головой и глядит на меня с беззащитной улыбкой. Малость безумия в расплату за нормальность. Я возвращаюсь к машине один, на ходу стукая мячом по асфальту. А позади слышно, как мой брат снова нажимает на дверную ручку.

* * *

Весеннее солнце обрушило на деревья всю свою сверкающую силу. Цветущая природа Лангедока выманила меня отправиться с Винсентом и Луизой в дальнюю прогулку. В дороге они расспрашивают, чей раньше был дом в Бердильяке, почему я почти никогда не разговариваю по-французски, кто лучший футболист в мире и правду ли говорит дядя Тони, что он обладает магическим даром и учился в Хогвартсе. Я терпеливо отвечаю на вопросы, переполненный счастьем, что они рядом со мной.

Мы подходим к холму.

– А ну, кто добежит первым! – говорит Луиза и пускается бежать.

Винсент за ней, а я вслед за ними. Некоторое время кажется, что я их уже догнал и скоро обгоню, оба завизжали, когда я начал их обходить, но перед самым финишем я пропускаю их вперед.

Запыхавшиеся и хохочущие, мы стоим на вершине холма. Внизу под нами долина. Когда мы поравнялись с дубом, возвышающимся над скамейкой, мои дети отреагировали на это так же, как когда-то мы с братом и сестрой.

– Тут кто-то отрубил ветку. – Поймав мой взгляд, Винсент обнаружил все еще голую выпуклость на стволе дерева.

– Я знаю, – говорю я. – Думаю, ее собственноручно отпилил твой дед.

Я не хочу рассказывать моим детям небылицы, которые слышал от своего отца.

– Твой папа ее отпилил? – спросила Луиза. – А почему?

Я пожимаю плечами, но по спине пробегает легкая дрожь.

Луиза же все выписывает рукой вырезанные на коре слова: «L’arbre d’Eric» – знаки, которые полвека назад ножиком процарапал на нем мой отец.

* * *

Две недели в Бердильяке пролетают незаметно. Я часто думаю о том, как быстро мы трое – братья и сестра – потеряли друг друга из вида, едва кончилось детство. Как рано нам пришлось узнать, что жизнь не вечна, и как по-разному каждый из нас на это реагировал. Моя сестра – с жадностью наслаждаясь жизнью, мой брат – дрожа над нею. Однако после всех этих лет, прожитых порознь, когда каждый шел своей дорогой, вот мы тут снова вместе, сидим утром за общим столом. Для всех за ним едва хватает места; мои дети дразнятся и задевают друг друга, Элена уговаривает их и успокаивает; голос Тони громко раздается на всю комнату; Марти шуршит газетой и говорит про какую-то статью, Лиз ему возражает; гремит опрокинутый стул, поднимается крик, все тонет в общем гаме. И только я за этим столом сижу тихо и, закрыв глаза, просто слушаю: мне эти звуки приятны. Одиночество в себе мы можем преодолеть только сообща.

В последний день мы устраиваем пикник на лужайке. С безоблачного неба льется солнце, жарко нагревая траву. Моя сестра расстилает одеяло, хаски взволнованно принюхивается к запаху сэндвичей с ветчиной, которые принесла Елена. Дети в это время убегают от Тони, который преследует их с диким рычанием и говорит, что он лесное чудище, сейчас, мол, поймаю вас и съем.

Лиз, к этому времени уже на последних месяцах беременности, вздыхает: «Ну сущий ребенок!» Однако на лице у нее проглядывает улыбка.

Я наблюдаю за тем, как мой сын с серьезным видом спасается от Тони. Как всегда, по его выражению и не догадаешься, что на самом деле для него это веселая игра. И за тем, как визжит моя дочь. Утром мы с ней сильно повздорили из-за того, что она, к своему ужасу, узнала, что после каникул ей поставят на зубы брекеты. Это был один из тех моментов, когда мне очень не хватает Альвы, и я спрашивал себя, как бы она поступила на моем месте. При этом я задумался о том, так ли уж сильно я отличаюсь от моего отца.

Луиза же давно забыла об утренней размолвке, она прячется за моей спиной и кричит, чтобы я защитил ее от лесного чудища.

Подходит Тони и тычет в меня пальцем.

– Пропусти! – рычит он низким, не своим голосом.

– Вали отсюда, свистулька! – отвечаю я.

И слышу за спиной смех моей дочери.

Тони грозно на меня наступает:

– Еще одно такое слово, и тебе смерть!

Собравшись ответить, я вдруг вижу, как на опушке, крадучись, одиноко ходит за кустами Винсент. Пробормотав, что сейчас вернусь, я направляюсь к нему.

– Только давай поскорей, – говорит Тони. – Мы сейчас начнем играть в футбол.

Я прибегаю в лес, где мой сын нерешительно отламывает ветку и бросает ее на землю. Я кладу руку ему на плечо, и мы вместе идем дальше. Наконец мы выходим к каменистой речке, через которую переброшено бревно. Тотчас же в ушах у меня явственно раздается голос отца, предостерегающий, что это слишком опасно.

Мой сын с любопытством разглядывает бревно.

– Посмотри-ка, как далеко до воды, – говорит он.

– Больше двух метров.

– Думаешь, через него кто-нибудь переходил?

– Еще как!

– А я не верю.