Читать книгу "Эта страна - Фигль-Мигль"

То, что Олег Татев представляет собой зло, было между Сашей и Марьей Петровной своего рода презумпцией. Они не могли привести примеры его злодейств и меньше всего хотели колоть ему этими остающимися за сценой злодействами глаза – но, как понимали ещё во времена Аристотеля, убийство, совершённое за сценой, тревожит зрителя гораздо сильнее. Они почти ждали появления вестника с подробным и леденящим душу отчётом. И они были полностью во власти очарования самого человека. (Его шутки, его песенки, его серые глаза.)

– Где он сейчас?

«В бане с проститутками».

– С Расправой, наверное, на бильярде играет.

– В городе переворот!

– Я бы не питал таких сильных надежд. Да и зачем тебе переворот, Марья Петровна?

– Вокруг посмотри.

Саша посмотрел. Хипстеры Филькина делали свой the best.

– Я бы не стал ничего переворачивать только ради того, чтобы счастливые дураки стали дураками несчастными.

– Ты бы по-любому не смог ничего перевернуть.

(Вот прямо сейчас полковник Татев, держась стен и закоулков, доходит до библиотеки и, оставаясь в тени, прислушивается к звукам со стороны Соборной площади. Потом он поворачивает назад.)

– Не обязательно мне об этом напоминать.

– Нет, – говорит Марья Петровна мрачно, – не обязательно. Это по желанию.

Она переворачивает чашку.

Полковник Татев поворачивает назад, перелезает невысокий забор, падает, поднимается на ноги, проходит на задний двор библиотеки и видит Кошкина, который сидит на перевёрнутом ящике и спокойно на него смотрит.

– Рад встрече, – говорит полковник.

Генерал Герасимов, последний куратор Азефа, так и не поверил в его двурушничество и в мемуарах явно берёт его сторону. (Но не себя ли он таким образом пытается обелить?) Как мог генерал Герасимов признать, что в случае с Азефом и со всеми подобными Азефу сокрушительное фиаско неразрывно связано с громкими успехами, что успех и поражение приходится брать в комплекте, и в самом колченогом, убогом успехе здоровая нога – это нога поражения, что уж говорить о триумфах, триумф оборачивается катастрофой сразу после того, как проступает его природа, – и Департаменту полиции, под двойным обременением враждебности общества и щепетильности собственных инструкций, остаётся лишь уповать, что это случится скорее поздно, чем рано. (Инструкции: секретному агенту запрещено входить в революционные организации и непосредственно участвовать в их деятельности. Инструкции: абсолютно исключается участие агентов в центральных руководящих органах революционных партий. Инструкции: агент должен использовать в частном порядке свои личные знакомства, точка.)

ДП и политическая полиция в особенности остаются местом печального расхождения инструкций и практики – пока инструкции будут той данью, которую порок платит добродетели. Когда руководить спецслужбами приходит человек, этими спецслужбами брезгующий, он оставляет после себя скандалы, деморализованных сотрудников и паралич всего ведомства.

Люди дела заботятся о деле и вверенных им винтиках механизма; люди инструкций в первую очередь заботятся о собственной чести. Роман Малиновский, член ЦК РСДРП, депутат Четвёртой Государственной Думы и личный осведомитель директора ДП Белецкого, сложил с себя депутатские полномочия по прямому требованию генерала Джунковского, назначенного товарищем министра внутренних дел в 1913 году и с ходу занявшегося санацией Корпуса жандармов и ДП; и тот же Владимир Фёдорович Джунковский, либерал и любимец публики, любимец мемуаристов, человек чести и «исключительных нравственных правил», человек, который произвёл столь глубокое впечатление на Льва Разгона, повстречавшего его, уже старика, в советской тюремной камере, проболтался об этом, под честное слово, председателю Думы Родзянке – и давший слово молчать Родзянка через два года проболтался Бурцеву – и Бурцев молчал, но недолго – и после революции это стоило Малиновскому жизни, которую, возможно, и не жаль.

(А партийное следствие РСДРП в 1914-м, в последние перед войной месяцы, закончилось ничем: и меньшевики в Думе, и большевики за границей так и не выяснили истинной причины ухода Малиновского из Думы. Белецкий тогда же был отправлен в отставку.)

После революции. Полковник Мартынов, последний начальник Московского охранного отделения, злейший недоброжелатель генерала Джунковского, в феврале 17-го жёг, рискуя жизнью, служебные архивы, агентурные списки – возможно, опять-таки, что и эти жизни не жаль, но раз уж заговорили о чести… (Генерал Джунковский. «Показной либерал», «падкий на лесть», «абсолютно бездарный», «чванливый дурень со связями», «царедворец, который не понимает самой сути политического розыска и брезгует им». Генерал Джунковский и та ненависть, которую люди инструкций возбуждают в людях дела, вплоть до того, что Мартынов, не довольствуясь «дурнем» и «царедворцем», обвиняет генерала во «вполне известных сексуальных уклонах».) Генерал Джунковский остался в России, помогал советской власти реанимировать Московский уголовный сыск и впоследствии был репрессирован. Полковник Мартынов бежал, налаживал контрразведку у Врангеля, а впоследствии – службу безопасности американских частных кампаний. Оба оставили мемуары. Малиновского расстреляли в 1918-м по приговору Верховного трибунала при ВЦИК. Чрезвычайная следственная комиссия Временного правительства (и Александр Блок, икона стиля, не усомнился в ней заседать), под видом расследования злоупотреблений царского режима, повела себя жестоко, несправедливо и безответственно. (Из анекдотов: когда генерала Герасимова арестовали в марте 17-го, Бурцев взял его на поруки.)

А ведь был ещё случай Азефа, был сам Азеф.

– Это игра, – говорит Кошкин. – Мы играем с ними, они – с нами. В шахматной партии есть чёрные фигуры и белые фигуры, но нет правил для чёрных и правил для белых – правила одни. И когда кто-то меняет сторону… это просто удивительно, как мало, в сущности, для него меняется. Жизнь заговорщика так схожа с жизнью агента… Это такая непрерывная цепь нарушений заповедей во имя службы… все эти интриги, подвохи, враньё, хватание денег где попало и вообще всякая бессовестность… С переменой убеждений ничего не меняется. Это то, чего не понимает фон барон. То, чего не понимают рядовые и пешки по обе стороны.

– Теперь назови мне имя. Кроме тебя, есть ещё один человек, который всё понимает в совершенстве. Человек из БО.

– «Ещё один»? Всего один? Ты уверен?

– Мне хватит и одного.

– …

– …Удивительно, как такие вещи происходят, правда? Сидел, слушал про полковника Судейкина – знаешь эту историю про полковника Судейкина? у него ещё сын художник и всё такое, – и вдруг меня осенило. Если уж у жандармских полковников есть дети и внуки, то отчего бы… Нет, ну вот фон Плау твой, бедняга, один как перст… А у многих такая родня, такая… Хотя они сами не знают. Ну, мне и проще. Всё, что мне нужно было сделать – поднять анкету.

– Чью?

– Зотова, конечно. Вернее, его родителей и так далее.