Читать книгу "Мода на невинность - Татьяна Тронина"

Молнии продолжали сверкать беспрерывно, я увидела, как от нашего дома бегут еще люди. Инесса затихла и больше ничего не говорила. Прибежали Любовь Павловна, тетя Зина и Борис.

Они что-то кричали и бегали вокруг, у тети Зины в руках был огромный зонтик, она раскрыла его над Инессой, плача при этом во весь голос. Борис стоял растерянный, молча, и я подумала, что совсем напрасно его позвали сюда...

В этот момент появился Вадим Петрович и стал расталкивать всех:

– Пустите, я доктор...

Никто не удивился его появлению, не возмутился – наоборот, все расступились покорно и с мучительным любопытством стали ждать, что он скажет.

Он пощупал пульс на шее у Инессы, потом разорвал на ее груди рубашку – все увидели огромное черное пятно на ее теле и проваленные ребра.

– Мальчика уведите! – тихо попросил он.

Тетя Зина отдала зонтик Любови Павловне и, сдерживая рыдания, потащила Бориса к дому.

– Что? Ну что? – дрожащим голосом спросил Валентин Яковлевич. – Ее ведь можно спасти, да?

Вадим Петрович поднялся с колен и ответил тихо, уж не знаю, как в такую непогоду его услышали все:

– Она не дышит. И сердце...

– Господи, да где же «Скорая»? – запричитал Валентин Яковлевич. – Ее надо в больницу, там реанимируют...

Никто не верил в то, что Инессу нельзя спасти.

Через пятнадцать минут приехала «Скорая» вместе с Глебом, и санитары стали перекладывать Инессу на носилки, почем зря костеря плохую погоду, а старенький фельдшер, пока Инессу грузили, взял Валентина Яковлевича за руки:

– Я соболезную. Ничем нельзя...

Любовь Павловна уронила зонтик на землю.

– Да что ж вы такое говорите! – возмутилась она. – Ее надо реанимировать! Приборы там всякие...

Они полезли вместе с фельдшером в «Скорую», и через минуту я опять осталась одна.

– Оленька! – откуда-то из темноты выступил Вадим Петрович. А я о нем и забыла...

– Врачи могут ошибаться? – спросила я его очень серьезно.

– Оленька...

– Нет, вы погодите, вы мне точно скажите – она правда умерла, да? Ведь нельзя же просто так определить...

Он молчал, а перед глазами у меня стояла проваленная грудная клетка моей подруги. Огромный грузовик проехал ей по ребрам... Вадим Петрович мог ничего мне не отвечать – я уже знала, что Инесса умерла и никакие приборы ее не могут спасти. Огромный Минотавр...

– Разве такое возможно? – горько спросила я. – И где тогда справедливость?

– Оленька, я...

– Почему самые лучшие, самые умные, самые красивые...

– Мне очень жаль, – тихо произнес он.

– Я ее так люблю! – пожаловалась я ему, не смея говорить о подруге в прошедшем времени. – Нигде и никогда... И ведь она только встретила...

Я хотела сказать о Нике, явившемся из Америки, но он тут же исчез из моих мыслей, в данной трагедии он был все же лицом второстепенным.

– А Борис и Глеб! – с ужасом воскликнула я. – Они ведь теперь...

– Оля, послушай! – строго начал Вадим Петрович, но я не дала ему договорить:

– А я? Как же я без нее?!.

Я уже не владела собой – мне было так плохо, что я упала ему на грудь, обняла, и мы так стояли долго, очень долго, посреди грязевых потопов, сверху на нас лило, словно из крана, но мне уже было все равно, что творится вокруг и кого именно я обнимаю. Он тихо гладил меня по спине и тоже молчал.

– Как это случилось? – наконец спросил он.

Его голос дошел до меня словно издалека.

– Отелло душил Дездемону. И чтобы маленькая девочка не видела, как убивают ее мать... а потом пришел Минотавр! Нет, он был с самого начала, это он хотел задушить...

– Кого? – с отчаянием воскликнул Вадим Петрович, прижимая меня все сильнее. – Нет, я тебя не оставлю, я тебя теперь точно не оставлю...

– Оля! – вдруг услышала я сквозь шум дождя. – Оля, ты где?

Я узнала тетин голос.

– Вы идите, – сказала я, оттолкнув наконец Вадима Петровича. – Идите! Только не сейчас!

– Я не могу...

– Иначе вы никогда меня больше не увидите! – твердо произнесла я.

– Оля! – причитая, тетушка приближалась.

Вадим Петрович отступил назад и исчез во тьме.

– Вот ты где! Что же ты не идешь... Горе-то какое! Что врачи-то сказали?

Я упала тетушке на руки, и дальнейшие события стали разворачиваться со мной словно в полусне – в последующие дни я совершенно ничего не соображала и ни о чем не помнила.

Я помнила только, как тетя Зина довела меня до дома и там мыла в старой ржавой ванне, пыталась снять с меня грязные лохмотья, в кои превратилась моя бывшая ночная рубашка, но я не давалась, утверждая, что мне надо вернуться и лечь возле грузовика Потапова на то самое место, где до того лежала Инесса.

Вообще эти три дня до похорон были самыми безумными в моей жизни – в моменты просветления между приступами отчаянной душевной боли я с неким раскаянием ловила себя на том, что не убивалась так даже из-за маминой смерти. Но ничего удивительного в том не было – Инесса была моей последней надеждой на спасение, моим ангелом-хранителем и, выражаясь высоким слогом (в такие минуты только высоким слогом и получается выражаться), маяком среди бурного моря, и без нее мне только и оставалось, как разбиться о скалы. Я даже не удивлялась и не огорчалась тому, что, вероятно, в ближайшее время окончательно сойду с ума...

Весь дом был в трауре и горе – о том, как переживало смерть Инессы ее семейство вкупе с Борисом и Глебом, я даже говорить не хочу, но и прочие жильцы впали в печаль. Тетя Зина плакала, обнявшись с Любовью Павловной, мадам Молодцова сняла с себя розовые одежды и облачилась в черные тона, ее блудный супруг ударился в скорбный запой, а Филипыч пару ночей подряд пытался повеситься, тем самым, я подозреваю, выказывая соболезнование – пока суровая Силохина не уложила его на несколько дней в больницу, для успокоения.

Приходили люди, знакомые и незнакомые, плакали вместе с Аристовыми – Инесса была слишком заметна и известна в Тишинске, чтобы ее смерть прошла мимо горожан...

Я же думала только об одном – как такое могло случиться?..

Конечно, всем уже была известна картина происшествия – все осуждали Люсинду (о Виргинии как-то особенно не вспоминали, и причиной тому, вероятно, были патриархальные настроения в городе – в таком вопросе всегда виновата женщина, тем более что с Виргиния и спрос был невелик, холостой мужчина, волен делать что заблагорассудится), а мужа ее, Потапова, искала милиция.

Портрет мрачного Минотавра висел в центре города на стенде «Их разыскивает милиция», рядом с некими Жорой Костантинопольским, бритым и низколобым, ограбившим в прошлом году инкассатора, и брачным аферистом Романом Викентьевичем Голубкиным, на которого имели зуб аж пять тишинских матрон, обманутых и разгневанных. Где скрывался Миша Потапов, не знала даже Люсинда – вся улица была свидетельницей того, как она каждым вечером устраивала на крыльце плач Ярославны. Она раскаивалась, жалела о том, что явилась косвенной погубительницей своего мужа, похоже, мечты об Америке уже не занимали ее белокурую головку.