Читать книгу "Дочь Роксоланы - Эмине Хелваджи"

Там действительно было не оружие, а украшение: голубоватый топаз в оправе столь изящной, что в мужских руках она смотрелась совсем хрупкой. Ежи взял его бережно, как только что вылупившегося птенца, пропустил сквозь пальцы струящийся золотым блеском металлический шелк цепочки, огладил полупрозрачные грани камня.

– Да уж, девчушки, царские подарки вы нам сегодня сделали, – сказал он неожиданно охрипшим голосом и, посмотрев на Тараса, спросил: – Ну как, разгадали мы вашу загадку?

Сестры зачарованно кивнули, не сводя с них глаз.

4. У подножия Смерти

Вокруг все грохотало и пело. Даже через стены дворца это было слышно, хотя, впрочем, изнутри тоже доносилось.

Взмывали в сумеречное небо огни. И выше них, выше неба многоголосо взвивался ликующий крик.

Дворец Пушечных Врат не следует городской моде: он сам себе город. И законодатель мод, в том числе и на праздники.

Это ведь в честь одной из обитательниц дворца праздник. Орысина бабушка (или надо сказать – валиде Айше Хафса, мать султана, величайшая из женщин вселенной?) тогда жила не здесь, а в Манисе, под сенью прадедушкиного (или как сказать?) дворца. Давно-предавно, двадцать лет назад. Она тяжко захворала, а потом выздоровела – и вот это ее излечение теперь празднуют!

Так празднуют, что ночь превращается в день. А потом всю середину зимы (срок в девять месяцев лишь приблизителен) приходят в мир «дети сладости». Или «дети конфет и фейерверка» – тут уж кто как говорит.

Взвешен сейчас день, взвешена ночь, и сочтены они равными, как еще раз будет только осенью, на обратном круге годового обода. Время праздновать. Время ликовать по поводу чудесного исцеления валиде Айше.

И плывет над городом и над дворцом запах селитряного пламени, переслоенный ароматами имбиря, аниса, кардамона, кориандра, цикламена, корицы, гвоздики, перца всех сортов, лимонной цедры – и еще многого, из чего состоит маджуну.

К счастью, здесь, окрест Башни Лучников, как бы дальний пригород дворца, его захолустье, бедный, полузаброшенный район. Особенно по наступлении сумерек. Нет здесь празднующих.

И вообще никого нет, кроме тоненькой фигурки, склонившейся у подножия башни, темной, как смерть.

Девушка, паренек ли, поди разгляди сквозь полумрак. И чем она, фигурка эта, занята, тоже не разберешь.

А рядом с ней – еще одна тень. Четвероногая, беззвучная, а когда хочет – почти невидимая. Неуследимая в атаке. Из тех, чьи родичи, даже меньшие, ходят по всем мирам, с мурлыканьем трутся о ноги владык Жизни и Смерти и ни перед кем не держат отчета.

Странно, разумеется, особенно при взгляде со стороны: в такой вечер праздновать надо, а не шастать по безлюдным задворкам дворца, да еще в сопровождении хищного зверя. Но вот как раз потому, что вокруг бушует праздник, и некому на это глядеть со стороны.

…Тот, кто не желает своей дочери зла, снова пришел к ней прошлой ночью – и повел за собой. Брел сквозь мрак, не оглядываясь, уверенный, что девушка следует за ним. Что-то хотел подсказать – очень важное и срочное. Но заговорить не мог. Не всегда, как видно, ему это дано.

И лицо его было скрыто.

Должно быть, так положено в султанате Смерти. Трудно живым судить о его законах и обычаях, даже если улемы-веротолкователи говорят о них с полной уверенностью. Словно вот прямо сейчас явились они оттуда, где возлежали под пологом алмазных шатров на подушках из яхонта в объятиях прекрасных гурий – чернооких, большеглазых, подобных жемчугу хранимому, пили дозволенное там непьянящее вино и вкушали приготовленные там же, в небесных садах, сладости, о которых известно лишь, что они подобны маджуну, но на вкус во сто крат слаще. Или, наоборот, только что испытали на своей плоти, как жжет огонь Геенны из стручков дерева Заккум.

А вернее всего, надо думать, такое описание этого султаната: «…Там уготовано то, что не видел еще ни один глаз, и не слышало ни одно ухо, и не чуяло ни одно сердце, и не сможет описать ни один язык».

И лишь Аллаху ведомо, кто сейчас, покамест еще не проревел рог Последнего Суда, правит в султанате Смерти: сам султан, валиде-султан или хасеки-султан.

* * *

Под чадрой или воинским забралом скрыто лицо Смерти – кому ведомо? И даже если под забралом, поди угадай, мужской или женский это лик…

Лишь Аллах знает о том. Ну и еще те, кто не просто глянул Смерти в глаза, но и удостоился ответного взгляда. Однако они уже никому и ничего не расскажут.

Один поэт, живший в давнее время, утверждал, что Азраил – сильнейший из мужей, приходящий за лучшими воинами и одолевающий их с легкостью. Ему, этому поэту, виднее: он ведь уже несколько веков как удостоился взгляда Смерти. Но иные, не менее достойные, считают, что Азраил может представать и в женском облике. Однако стоит ли задаваться таким вопросом? Будь Азраил хоть султан, хоть хасеки – он в любом случае Смерть.

Так можно сказать – и сказать ошибочно. Ведь если Азраил мужского пола, долг воина – сопротивляться ему до конца, а если женского, то воин ему (ей!) может и уступить в конечном счете.

Помни главное: он или она совсем не таковы, как описывают в священных книгах и как рассказывают очевидцы.

Смерть порой ведет себя даже слишком по-мужски: всегда нападает и никогда не обороняется, даже в случае мастерского сопротивления противника. Против таких умело сопротивляющихся бойцов Азраил выступает с особой злобой, причем порой он неколебимо храбр, а порой празднует труса. Помни и это, оно тоже главное: Смерть может потерпеть поражение, случается ей (или ему) отступить.

Неправы те, кто утверждает, что Азраил побеждает всегда! Часто он (или она) обессилевает в схватках и уходит с поля брани, признав свое поражение.

А вот Жизни свойственно совсем иное. Жизнь может быть ранена, но никогда не сдается врагу, даже на грани Смерти.

В этом их разница. И так будет всегда.

IX. Пардовый крап

1. Искусство быть мостом

Шекер-байрам всегда праздновался в Истанбуле ярко и с размахом. На «праздник сахара», знаменующий окончание Рамадана, часто съезжались купцы из всей Блистательной Порты. И пусть говорят в народе, что «бедава сирке балдан татлыдыр» (бесплатный уксус слаще меда), но вовсе не от уксуса ломились прилавки Истанбула, совсем не от уксуса! Повара-кандалачи, те, что готовят сладости, расстарались на славу. Рахат-лукум, халва, пахлава, печенье шекерпаре, пончики с медом – все это изобильно изливалось на жителей Истанбула и гостей, спешащих полакомиться бесплатно: то тут, то там гостеприимные хозяева раздавали сласти прохожим.

Только в Шекер-байрам к тебе может обратиться незнакомец, хмельной не от запретного вина или дозволенного гашиша, а от праздника, и попросить простить ему обиды. И ты простишь, еще и сам о прощении попросишь. А затем вы оба угоститесь лукумом, разновидностей которого столько, сколько в прежние благодатные времена было наложниц в султанском гареме, а то и больше, и пойдете себе дальше со спокойным сердцем, не задумываясь, что нынче гарем не гарем, с наложницами творится ифрит знает что, да и прочие обитатели гарема ведут себя так, что у джиннов шерсть в семь кос заплетается.