Читать книгу "Голубой горизонт - Уилбур Смит"

Ла-Рише схватил камень из груды рядом с собой и что было сил бросил. Камень ударился в блестящее траурное оперение стервятника и отскочил. Птица расправила огромные крылья – размах больше роста человека – и отскочила, потом снова села.

– Оставь меня, грязная тварь!

Ла-Рише всхлипывал от ужаса. Услышав его голос, птица взъерошила перья и спрятала голову в плечи, но это была ее единственная реакция. День тянулся, жара усиливалась, и Ла-Рише чувствовал себя как в печи; он едва мог дышать, и жажда становилась мучительной.

Стервятник сидел, как каменная горгулья, и наблюдал за ним. Чувства начали отказывать человеку, его окутала тьма. Птица, должно быть, поняла это, потому что неожиданно расправила черный полог крыльев. Издав гортанный крик, она запрыгала к нему на выпущенных когтях. Ее кривой клюв был широко раскрыт. Ла-Рише завыл от ужаса, схватил с колен ветку и отчаянно ударил. Удар пришелся в голую шею и лишил птицу равновесия. Но с помощью расправленных крыльев она восстановила его и отскочила за пределы досягаемости. Сложила крылья и возобновила терпеливое бдение.

Именно неутомимое терпение птицы сводило его с ума. Шевеля разбухшими, растрескавшимися от жажды и солнца губами, он кричал на нее, пока кровь не закапала ему на подбородок. Стервятник не шевелился, только мигал блестящими глазами. Ла-Рише в безумии бросил ему в голову свою драгоценную палку – последнее оружие. Стервятник расправил крылья и каркнул, когда палка отскочила от его бронированного оперения. Потом снова сел и продолжил ждать.

Солнце достигло зенита. Ла-Рише бредил и кричал, бросал вызов Богу и дьяволу, бранил терпеливую птицу. Он царапал землю и бросал ее в стервятника, пока не обломал ногти до мяса. Окровавленные пальцы он сунул в рот, чтобы утолить жажду, но грязь облепила его разбухший язык.

Он думал о ручье, который они пересекли на пути сюда, но до ручья было по меньшей мере полмили вниз к долине. Картина холодной бегущей воды доводила его почти до исступления. Он оставил иллюзорное убежище под деревом и медленно пополз по скальной тропе назад, в долину. Ноги волочились за ним, сабельные разрезы раскрылись, и из них снова потекла кровь. Стервятник учуял запах крови, хрипло крикнул и поскакал за Ла-Рише. Тот прополз меньше ста шагов и сказал себе: «Отдохну немного». Он опустил лицо на руку и потерял сознание. Его привела в чувство боль. Словно десяток наконечников копий пронзили ему спину.

Стервятник сидел у него между лопатками, глубоко вонзив кривые когти в плоть. Хлопая крыльями, чтобы удержать равновесие, он опустил голову и клювом разорвал рубашку. Потом вонзил кривой острый клюв и вырвал полосу плоти.

Ла-Рише истерически закричал и перевернулся, пытаясь раздавить птицу своей тяжестью, но та отлетела и села неподалеку.

В глазах у Ла-Рише темнело, но он видел, как птица проглотила его плоть, вытянула шею и протолкнула дальше в желудок. Потом повернула голову и не мигая посмотрела на него.

Он знал, что она ждет, когда он вновь лишится чувств. Ла-Рише сел и попробовал противиться забытью: он пел и хлопал в ладоши, но постепенно звук его голоса стал нечленораздельным, руки опустились, и он закрыл глаза.

Во второй раз придя в себя, он не поверил в существование такой страшной боли. Над его головой били крылья, и он почувствовал, что в глазницу впился клюв и его мозг словно вытаскивают из черепа.

Он слабо забился, лежа на спине – у него уже не было сил кричать, – и попытался открыть глаза, но он был слеп и чувствовал, как кровь льется по его лицу, заливает уцелевший глаз, рот и ноздри, он захлебывался в собственной крови.

Подняв обе руки, он стиснул чешуйчатую шею птицы и понял, что стервятник глубоко вонзил клюв ему в глазницу. И теперь тащит глаз на длинной гибкой нити, в которой находится глазной нерв.

Последней мыслью Ла-Рише было «Они всегда начинают с глаз». У него больше не осталось сил сопротивляться. Ослепший, слишком слабый, чтобы поднять руки, он слышал, как рядом птица пожирает его глаз. Он попытался взглянуть уцелевшим глазом, но тот был залит кровью, ее было слишком много, чтобы он мог смигнуть. Потом над головой снова забили тяжелые крылья. Последнее, что почувствовал Ла-Рише: клюв впился в его второй глаз.

Удеман ехал сразу за Ксиа, держа бушмена на веревке, как охотничью собаку на поводке. Все понимали, что если Ксиа сбежит, например ночью, никто из них не найдет обратную дорогу из этих диких гор в далекую колонию. Учитывая, как с ним обошелся Котс, это было вполне возможно, поэтому все по очереди караулили Ксиа и днем и ночью держали его на привязи.

Они переправились через очередной ручей и свернули в сторону, в долину между двумя высокими утесами. Необыкновенный вид открылся им. Их чувства притупились среди дикого великолепия этих гор, но сейчас все натянули поводья лошадей и смотрели в удивлении.

Ксиа запел, жалобно, много раз повторяя одно и то же, и приплясывал, переступая с ноги на ногу, глядя на поднимающиеся перед ним высокие утесы. Даже Котс испытал благоговейный страх. Расколотые скалы поднимались, казалось, к самому небу, и облака кипели вокруг их вершин, как пролитое молоко.

Неожиданно Ксиа высоко подскочил в воздух и испустил ужасный крик, от которого Котс вздрогнул и почувствовал, как волоски у него на предплечьях поднялись дыбом. Огромные скалы подхватили крик Ксиа и повторили его много раз.

– Слышите? Мне отвечают голоса предков! – воскликнул Ксиа и снова подпрыгнул. – О святые и мудрые! Позвольте мне войти!

– Войти! Войти! – ответило эхо. И Ксиа повел голландцев по осыпи у подножия утесов, продолжая петь и плясать. Каменные стены, поросшие лишайником, словно нависли над ними, а плывущие вверху облака создавали впечатление, что утесы падают вниз. Ветер выл в камнях, как голоса давно умерших, и солдаты молчали, их лошади испуганно переступали с ноги на ногу.

На полпути вверх по осыпи дорогу преградил массивный камень. В незапамятные времена он упал с вершины утеса, покатился по склону и здесь обрел спокойствие. Он был размером с небольшой дом и почти точно прямоугольной формы, как будто высеченный человеческими руками. Котс увидел в ближайшей стене камня небольшое природное углубление. В этой нише лежало множество странных предметов: рога антилоп нильгау и пелеа, такие древние, что покрылись коконами кожееда, череп бабуина и крыло цапли, сухие и хрупкие от возраста, калабас с красивыми камнями агата и кварца, обточенными и отшлифованными водой, ожерелье из бус – кусочков скорлупы страуса, кремневые наконечники стрел и сгнивший потрескавшийся колчан.

– Здесь мы должны оставить дары древним, – сказал Ксиа, и Гоффель перевел.

Котс глядел неуверенно.

– Какие дары? – спросил он.

– Что-нибудь для еды и питья и что-нибудь красивое, – ответил Ксиа. – Твою маленькую сверкающую бутылку.

– Нет, – неуверенно ответил Котс. В его серебряной фляжке плескалось несколько глотков джина, который он берег на чрезвычайный случай.

– Древние рассердятся, – предупредил Ксиа. – Они скроют от нас след.