Читать книгу "Обретение крыльев - Сью Монк Кид"

Было рыночное воскресенье – день, когда на улицах разгуливает много рабов. Замерев, мы с Ниной наблюдали, как они в панике разбегаются от конных гусар, а те преследуют их с криками «разойтись».

– Что происходит? – спросила Нина.

Оцепенев, я смотрела на это столпотворение. Мы оказались у дверей кофейни «Каролина», я хотела нырнуть внутрь, но дверь оказалась заперта.

– Надо вернуться домой, – сказала я Нине.

Мы собрались уйти, но в нашу сторону в панике бросилась уличная разносчица, рабыня лет двенадцати, и, споткнувшись, опрокинула нам под ноги корзину с овощами. Мы с Ниной, не задумываясь, наклонились и стали помогать ей – собирать редиску, капусту и картофель.

– Отойдите! – прокричал мужчина. – Вы!

Подняв голову, я увидела офицера на лошади, которая рысцой приближалась. Он обращался к нам с Ниной. Мы выпрямились, а девочка продолжила собирать свой товар.

– Мы не делаем ничего плохого, – удивилась я.

Офицер остановил лошадь. Смотрел он на мое платье, а вовсе не на репу у меня в руке.

– Вы квакерша?

У него было крупное костистое лицо со слегка выпученными глазами, отчего он выглядел более устрашающе, чем на самом деле, но в тот момент я не мыслила логически. От ужаса мне сдавило гортань, и мой бедный язык утратил способность шевелиться.

– Вы меня слышали? – спокойно поинтересовался он. – Я спросил, не одна ли вы из тех религиозных отступников, которые баламутят против рабства.

Я шевелила губами, но звуки не выходили. Нина подошла ближе и взяла меня за руку. Я знала, она хочет ответить за меня, но, сдержавшись, ждала. Прикрыв глаза, я услышала крики чаек в гавани. Представила, как они скользят на воздушных потоках и отдыхают на волнах.

– Да, я квакерша, – сообщила я без запинки, которая почти всегда предшествовала моим фразам.

Нина с облегчением вздохнула.

Почуяв перебранку, двое белых мужчин остановились поглазеть. У них за спиной пробежала прочь девочка с корзиной.

– Как вас зовут? – спросил офицер.

– Я Сара Гримке. А вы, сэр, кто такой?

Он и не подумал ответить.

– Вы, конечно, не дочь судьи Гримке?

– Да, он был моим отцом. Скончался три года назад.

– Хорошо, что не дожил до этих времен и не видит вас сейчас.

– Прошу прощения, но я не понимаю, почему моя вера вас беспокоит.

Казалось, я свободно парю в воздухе. Я вспомнила, как плавала в море в Лонг-Бранч в день, когда отец лежал больной в постели. Как я плавала вдали от страховочного каната.

До нас наконец дошла колонна милиции, которую возглавлял конный офицер. Его лошадь беспокойно задергала головой, а офицер, стараясь перекричать шум, произнес:

– Из уважения к вашему отцу я вас не задержу.

Тут вмешалась Нина:

– Какое право вы имеете…

Я перебила ее, не позволив нырнуть в воды, которые становились все опаснее. Как ни странно, к себе я жалости не испытывала.

– Задержать меня? – спросила я. – На каком основании?

К двум зевакам присоединилось еще несколько. Мужчина в воскресном утреннем сюртуке плюнул в нашу сторону. Нина крепче сжала мою руку.

– Ваши убеждения, даже ваш внешний вид подрывают порядок, который я пытаюсь здесь поддержать, – сказал офицер. – Вы нарушаете покой добрых горожан и подталкиваете рабов к нежелательным идеям. Даете пищу бунтарским настроениям, которые появились в нашем городе.

– Какие бунтарские настроения?

– Будете притворяться, что не слышали разговоров? Рабы задумали убить своих хозяев и сбежать. Думаю, вас с сестрой эта участь тоже не миновала бы. Мятеж должен был произойти сегодняшней ночью, но, уверяю вас, его вовремя предупредили. – Взявшись за вожжи, офицер взглянул на проходящую милицию, потом повернулся ко мне. – Идите домой, мисс Гримке. Ваше присутствие на улицах нежелательно и опасно.

– Идите домой! – выкрикнул кто-то из толпы, а остальные подхватили.

Собравшись с духом, я посмотрела в их рассерженные лица.

– К чему вы принуждаете рабов? – воскликнула я. – Если мы их не освободим, они любыми способами освободятся сами.

– Сара! – изумленно проговорила Нина.

Толпа осыпала меня ругательствами, но я взяла сестру за руку, и мы быстро пошли прочь.

– Не оборачивайся, – велела я ей.

– Сара, – с благоговением произнесла Нина, – ты превратилась в настоящую мятежницу.

Мятеж рабов не вспыхнул ни в эту ночь, ни в другую. Отцам города действительно удалось раскрыть заговор не без помощи жестоких допросов в работном доме. На протяжении последующих дней новость о предполагаемом восстании прокатилась по Чарльстону, как страшная эпидемия, приводя жителей в оцепенение и ужас. Совершались аресты, и говорили, их будет намного больше. Я понимала, что это начало мощной обратной реакции. Жители уже укрепляли заборы битыми бутылками, пока не было возможности установить железные пики. В скором времени самые элегантные дома должны были одеться в декоративную броню из рогаток и защитных стен.

В предстоящие месяцы власти собирались установить новый жесткий порядок. Готовились указы для контроля и ограничения рабов в дальнейшем, а также для исполнения суровых наказаний. Для защиты белого населения предполагалось соорудить цитадель. Но в первую неделю все мы были ошеломлены.

Мое вызывающее поведение на улице стало общеизвестным. Мать не могла спокойно смотреть на меня, а Томас даже приехал лично предупредить, что мои безумства могут повредить попечительству его фирмы. Только Нина была на моей стороне.

И Подарочек.

Однажды ранним вечером она мыла лестницу красного дерева, и вдруг в переднее окно гостиной влетел камень. Услышав со второго этажа звон разбитого стекла, я поспешила вниз и нашла Подарочка, которая прижалась спиной к стене у разбитого окна, стараясь выглянуть в него так, чтобы ее не увидели. Она помахала мне рукой:

– Берегись, могут еще кинуть.

На коврике лежал камень величиной с куриное яйцо. С улицы доносились крики:

– Любительница рабов! Любительница ниггеров! Аболиционистка! Северная шлюха!

Пока вопящие не умолкли, мы смотрели друг на друга. В комнате стало тихо. Свет из окна превращал осколки разбитого стекла в язычки пламени на малиновом ковре. Зрелище обескуражило меня. Меня не смущало презрение этих людей, но я ощущала себя беспомощной, ни на что не способной. Скоро мне исполнится тридцать, а я ничего еще не успела совершить.

Говорят, в экстремальные моменты время замедляется, словно возвращаясь к неподвижной сердцевине. Пока я стояла там, мне показалось, что оно остановилось. И в этой неподвижности я ощутила хорошо знакомое неукротимое желание узнать, каким будет мое место в жизни. Оно пересилило все на свете, даже мое привычное стремление к одиночеству. Снова вспомнилась пуговица с изображением ириса, лежащая в шкатулке, и положившая ее туда растерянная девочка. Вспомнилось и то, как я дважды возила пуговицу из Чарльстона в Филадельфию и обратно как символ угасающей надежды.