Читать книгу "Окна во двор - Денис Драгунский"

«Столько же пролетит ангел,

Возвещая об опоздании Бога».

Я почувствовал, что уже почти совсем полюбил ее, и поэтому от нее надо избавляться поскорее. Я подошел к ней. Она лежала на спине, скрестив руки на животе. Я понял, что не смогу ее задушить. Значит, надо уходить самому. Маяк Кукимори снова заглянул в комнату. Лужица на полу почти совсем просохла. Кровь у меня на бедре — тоже. Я натянул брюки — лежащие в кармане ключи от машины больно проехались по свежей ссадине, — пинком распахнул дверь и бросился бежать. Наверное, я вывихнул дверной замок. В этих квартирках вообще хилые замки. Или дверь была не заперта — еще смешнее. Но мне было наплевать. Я бежал вниз по темной лестнице, пешком с сорок девятого этажа. Где-то через десять пролетов, на узкой лестничной площадке, в тоненьком свете двух лежащих на полу окурков, возилась и урчала какая-то парочка. Я так и не понял, парень с девкой это были, или две девки, или хрен знает, и не разглядел, кто что кому и как делал. Но вслед мне пропищали: «Ой, босиком бежит!» Тут только я почувствовал голыми ступнями холодный и грязный бетон лестницы, но мне было наплевать, я же сказал. Внизу я нашел свой раздолбанный «Исудзу» 1989 года, рванул дверь, но на прощание взглянул наверх.

Митцуко медленно летела на меня. В руках у нее были мои кроссовки. Как крылышки ангела были ее растопыренные руки. И белые шнурки развевались, как перья. Восемь секунд — это долго, теперь я это точно знаю. Я успел завести мотор, но не успел отъехать. Она шарахнулась мне на капот, ее лицо приплющилось к ветровому стеклу и продавило его. Разбежались трещинки — лицо Митцуко как будто превратилось в звезду. Я дал задний ход. Митцуко сползла с капота, потом поправила джинсы, харкнула кровью и пошла прочь, швырнув наземь кроссовки. Я выскочил из машины, громко хлопнув дверью.

Она не обернулась и завернула за угол дома. Наверное, она пошла в супермаркет, он тут круглосуточный и всегда можно купить пластырь.

Я подобрал кроссовки, присел на бампер, стряхнул со ступней песок и обулся. На босу ногу. Носки она не вернула. Забыла, наверное.

как в английском романе — я тоже могу
Обрывок фразы

…мистер Маккарти потом долго дружил с мистером Маккинзи, они играли в крокет и пили виски по четвергам, их поместья были по соседству, и жены их дружили, но все же мистер Маккарти никак не мог позабыть, что мистер Маккинзи перед самой войной присоветовал ему поместить тетушкино наследство в банк «Бразерс энд Партнерс», каковой банк погорел в первые же дни войны, и мистер Маккинзи страшно извинялся и всем рассказывал о неловкости возникшей ситуации, потому что он сам был в совете директоров этого банка, но, хотя мистер Маккарти никак не подозревал мистера Маккинзи в том, что он погрел руки на угольках погоревшего банка в целом и его депозита в частности, о, нет, мистер Маккинзи был истинным джентльменом и уж никак не мошенником, — некий холодок между соседями никак не мог растаять, и единственная наследница мистера Маккарти так и не вышла замуж за племянника бездетного мистера Маккинзи: помолвка была расстроена, ибо мистер Маккарти при гостях чрезвычайно рискованно пошутил о туманной будущей судьбе приданого своей внучки, юной мисс Маккарти-Элсворт, на что мистер Маккинзи, побледнев, заметил, что в Итоне, где он учился, за такие слова били, и довольно крепко; мистер же Маккарти, отойдя к цветущей зеленой изгороди — чаепитие происходило в саду, — взял в руки крокетный молоток и сказал: «Приступайте, сэр».

письма из нашего экзерцицгауза
Старинная книга

9 февраля 2010 года мне приснился ворох суперобложек — прямо на полу, в комнате, в углу. А книги на полках стоят просто в переплетах. Как будто их только что раздели, сняли суперобложки.

Я этого не люблю. Книга должна быть в том виде, в каком она издана. Снимать суперобложки — неправильно.

Поэтому я пытаюсь навести порядок. Поднимаю несколько суперобложек с пола, иду к полкам — а там книг целый стеллаж с пола до потолка — и начинаю искать. Глаза болят от пестроты книжных корешков. Неудобно. Тогда я делаю наоборот — беру наугад несколько книг с полки, сажусь на пол и начинаю искать их обложки. Тоже нехорошо — бывают же книги, которые издаются без суперобложек. Непонятно, что делать. В глазах все мелькает и прыгает. Раскрываю первую попавшуюся книгу.

Там какой-то старомодный переводной текст, примерно такой:

…я рано вкусил горечь унижений, ибо отец мой, скромный чиновник в канцелярии государственных доходов, внезапно лишился места по интригам городского советника господина Делароша. Я не знаю, чем это было вызвано: мы были бедны, и никакого имущества, на которое желал бы наложить свою лапу этот алчный крючкотвор, у нас не было, если не считать дома, который мы хоть и называли своим, однако же на самом деле взяли его в пожизненную аренду у доброй госпожи Круасет, крестной матери покойного отцова брата, умершего в 17** году от болотной горячки. Все в городе знали, что этот дом нам не принадлежит. Не было тут и любовной истории, которая заставила бы Делароша так вцепиться в нашу несчастную семью и так упорно вредить моему отцу, словно бы требуя от него чего-то. Моя матушка была немолода и некрасива, страдала излишней полнотою ног, а на левой щеке носила след сильного ожога — нетрезвая кормилица едва не спалила ее в камине, когда ей было менее года. Красавицы сестры, на которую мог бы посягнуть распутный Деларош, у меня не было также: я рос единственным ребенком в семье. Так что причина несчастий моего отца была для меня тайной, которая, однако, наполняла мою жизнь. Припоминая первые впечатления детства, скажу, что самым ранним воспоминанием моим были проводы отца холодным сентябрьским утром. Дело в том, что старый король скончался полгода назад, и новый юный монарх должен был ехать в Реймс свершать обряд коронации железной короной франкских королей, хранящейся в тамошнем соборе. Известно было, что Его Величество проедет через городок N, что в пятнадцати лье от нас, и, возможно, там и заночует. По этой причине отец решил поспеть туда, броситься к стопам молодого монарха и попросить о милости и защите. Помню смутно, как матушка вечером зашивала ему камзол и собирала в сумку печеную курицу и хлеб; помню явственно, как он, ранним утром, уже взобравшись на коня…

Во сне я чувствую, что не могу остановиться, что я читаю уже из последних сил, что я устал, что у меня болит голова, мелькает в глазах, но какая-то неведомая сила заставляет меня читать, читать, читать…

письма из нашего экзецицгауза
Очень современный роман

А почти через год, 25 декабря 2010 года, мне приснилось, что я читаю переводной роман. Немецкого автора. Его зовут Хайнц Хофман. Название не помню. Роман написан от первого лица.

Так и начинается:

Я, Хайнц Хофман, сотрудник третьего отдела четвертого управления по делам мирного населения, сижу за своим рабочим столом — если только этот пластмассовый четырехугольник на складных алюминиевых лапах можно назвать столом, — в своем рабочем кабинете — если только эту палатку, стены которой гнутся от влажного морского ветра, можно назвать кабинетом — и допрашиваю беженца. Он кореец. Его только что вытащили из воды, он плыл на пенопластовой доске. Ему дали проглотить стакан питательной смеси, воткнули профилактический укол от всей возможной заразы, надели на него брюки и куртку и привели ко мне. Беженцев надо допрашивать сразу, в первый час, а лучше в первую минуту, когда они еще не пришли в себя, не расположили в уме свои будущие показания, не сочинили убедительный жалобный рассказ и, упаси боже, не пообщались с товарищами по несчастью, которые уже прошли допрос. Смотрю на него. Он нечеловечески худ. У него подпухшие от воды складки на коже. Как он попал сюда, на побережье Северного моря, в рукав Эльбы в полусотне километров от Гамбурга? Я говорю: «Здравствуйте, меня зовут Хайнц Хофман, я буду заниматься вашим делом, расскажите, как вы здесь оказались?» Переводчик переводит. Кореец что-то отвечает. Переводчик говорит: «Он сказал, что он не знает». Я говорю: «Вы спрыгнули с корабля?» — «Не знаю». — «Может быть, вы приплыли на своем пенопласте из Кореи?» — «Не знаю».