Читать книгу "Русские чернила - Татьяна де Ронэ"

Письмо хранило свою тайну. Николя ясно представил себе белый конверт, запачкавшийся за время долгого пути из Санкт-Петербурга в Париж. Мадам Лионель Дюамель, бульвар Сен-Жермен. Наверное, его переслали на виллу близ Ниццы. Николя представил себе поднос с завтраком, тосты, дымящийся кофейник, молочник, мед и конфитюр, на столе утренние газеты. И русская марка на письме, это Нина увидела сразу. Наверное, ее сердце сжалось, когда она поняла, что письмо от брата.

Каким образом конверт попал в руки Теодора? Кто показал ему письмо? А может, Алексей и ему тоже написал?

И вдруг роман, весь целиком, появился перед ним, словно посадочную полосу перед самолетом осветил яркий свет. Николя осталось только следовать за лучом, прорезавшим сознание. Книга разворачивалась вокруг загадочной истории отца. Кто был в состоянии ее рассказать? Кто знал истину? Никто. Не осталось никого, кто знал бы все до конца.

Николя не хотел появляться на страницах своей книги. В этом он был уверен с самого начала. Чтобы рассказать эту историю, он должен был дистанцироваться от нее. И все-таки все, что он откровенно выдумывал, коренилось глубоко в нем самом. И эти корни питались его эмоциями, его страданием, это он задавал вопросы и пытался на них ответить. Это были его искания.

У него не было ответов на все вопросы, да и возможности на них ответить не представлялось. Исследуя их в романе, он в какой-то мере защищался от той истины, которая могла открыться, какова бы она ни была.

Марго нашла конверт под отстающей половицей в старом доме Дзеккерио возле маленькой площади. Это письмо брата сестре пролежало там много лет. Прощальное письмо, где речь шла о настолько немыслимых вещах, что у Марго подкосились ноги. Она схватилась за сердце и заплакала. За много лет до этого письмо прочел ее отец. Как оно к нему попало? При каких обстоятельствах? Она не знала, но, как и он тогда, с болью поняла, что ее отец был рожден от запретной связи брата и сестры. Лавина была ни при чем. Отец покончил с собой.

– Как ты мог даже предположить такую гнусность? – кричала Эльвира Дюамель спустя два года, в две тысячи восьмом, когда «Конверт» вышел из печати. – Николя, ты что, с ума сошел? У тебя же нет ни единого доказательства! Единственное, что меня радует, так это то, что ты назвался Николя Кольтом, а не Николя Дюамелем. Слава богу, мой бедный отец умер год назад и не прочтет этот пасквиль.

Мать была слишком потрясена, чтобы говорить с ним о книге. Она только порывисто сжала его руки. Потом она написала ему записку, которую он сохранил.

Нико,

уже неделю, как я прочла твою книгу, но все это время дожидалась, пока перестанут литься слезы. Теперь я могу тебе написать. Я тебя понимаю. Ты отважно, на свой манер, попытался заполнить все пробелы. Никто не мог дать ответа, но ты мужественно взломал все замки. Ты заглянул истине в лицо. Ты сделал то, что никто из нас сделать не осмелился. Я горжусь тем, что ты написал. И я всем сердцем надеюсь, что Теодор обрел покой, где бы он сейчас ни был.

Браво, сынок.

Э.

Елизавета Сапунова тоже прислала открытку, и ее он тоже сохранил.

Дорогой Николай,

я получила большое удовольствие, прочитав «Конверт».

Вам, наверное, будет приятно узнать, что русский перевод вашего романа, который я купила в Доме книги на Невском проспекте, почти так же хорош, как тот, что могла бы сделать я.

Меня глубоко взволновала история Марго Дансор и ее семейной тайны. Вы написали сильную книгу, которую, я в этом уверена, ожидает большой успех. Я надеюсь, что когда-нибудь вы вернетесь в родные места, в Россию, и прежде всего в Санкт-Петербург. В конце концов, вы ведь наполовину русский. Если в будущем Вам снова понадобится в той или иной форме исследовать судьбу ваших предков, я буду счастлива служить вам гидом.

И может быть, в следующий раз вы удостоите меня чести перевести вашу книгу?

Тысяча приветов от Фонтанки.

Е. С.

В восемь вечера Николя, в джинсах и белой рубашке, решил наконец спуститься на террасу. Перед празднично украшенным богатым буфетом толпились приглашенные, еще более жеманные, чем обычно. Некоторые из мужчин были в смокингах, женщины облачились в экстравагантные вечерние платья. Доктор Геза встретил его очень тепло и предложил бокал шампанского.

– Мы рады, что вы останетесь с нами еще на какое-то время, – провозгласил управляющий отелем. – Синьор Кольт, позвольте вам представить новобрачных.

Корделия и Джорджо, влюбленные лет двадцати пяти, походили на сиамских близнецов – настолько тесно они прижимались друг к другу бедрами. На ней было атласное платье цвета слоновой кости, в белокурые волосы вплетен жемчуг. На нем безупречно сидел белый костюм. Молодожены его явно не узнали. «Наверное, они уже крепко выпили», – с досадой подумал Николя, когда Корделия с пренебрежением оглядела его джинсы. Вот так всегда: люди в его присутствии либо замирают от восторга, и ему делается неловко от их угодливости, либо они понятия не имеют, кто он такой, и холодно обходят его стороной. Середины не бывает.

Обаятельный певец с гривой седых волос и горящим взглядом, загорелый как шоколадка, восседал за роялем. Он с таким жаром исполнял «Жизнь в розовом свете» своим теплым, глубоким голосом, напоминавшим голос Синатры, словно сам только что написал эту песню. Официанты внесли торт головокружительной высоты. Приглашенные изо всех сил зааплодировали, молодые поцеловались. Снова раздались аплодисменты. Николя быстро выпил еще бокал вина. Он огляделся вокруг и вдруг почувствовал, что за ним наблюдают. Быстро обернувшись, он столкнулся нос к носу со своей поклонницей Алессандрой, которая уже собиралась сделать серию его снимков камерой мобильного телефона. Она медленно залилась краской, как человек, пойманный на месте преступления.

И тут до него внезапно дошло: Алессандра… Алекс…

– Так это вы Алекс Брюнель.

Это прозвучало не как вопрос, а как холодная констатация.

Она вздрогнула и кивнула.

– Будьте добры, доставьте мне удовольствие, уберите все фото с моей стены! – резко бросил Николя. – Иначе вам придется иметь дело с моим адвокатом. Улавливаете?

– На вашей стене пишут все, – принялась она защищаться, – почему вы набросились именно на меня?

Его охватили такой гнев и горечь, что он не сдержался. Оплошность Алессандры переполнила чашу терпения.

– Я здесь на отдыхе, это частная территория! – взревел он, не отдавая себе отчета, что на них оторопело начали оборачиваться. – Я не желаю, чтобы все узнали, где и с кем я отдыхаю, а из-за ваших снимков теперь весь мир в курсе!

Она отпрянула назад. Он презирал ее студенистые руки, ее слишком резкие духи, ее тени с блестками.

– Разумеется, вам даже в голову не пришло, что вы наносите ущерб. Вам на это наплевать, верно? Что вы собирались сделать сегодня вечером? Выложить очередную порцию снимков? Так и есть, ну так теперь вы сами попались!