Читать книгу "Навозный жук летает в сумерках… - Мария Грипе"

Давид отвечал на все вопросы по мере сил. Да. Да. Нет.

— Что ж, придется нам набраться терпения, — констатировал Линдрот, когда все вопросы иссякли.

— Да, они скоро позвонят, — сказал Давид. Вид у него был немного усталый.

Линдрот подумал, что лучше, наверное, оставить Давида одного. Пусть он немного придет в себя, и, когда они позвонят, сможет спокойно с ними поговорить.

Да, наверное, так будет лучше, согласился Давид. И Линдрот увел Юнаса и Аннику в сад. Там уже почти созрели груши…

Из Англии перезвонили через час. Давид отлично справился с разговором, и, когда беседа была окончена, вышел в сад.

Все выжидающе смотрели на него. На этот раз никто не проронил ни слова.

— Все оказалось так, как мы и думали, — в Британском музее статуя Андреаса Виика. Наш скарабей оттуда, — сказал Давид.

Анника вскрикнула от восторга и обняла Линдрота.

Когда все успокоились, Давид рассказал, что в Британском музее за этот час подняли все необходимые документы. Статую в 1823 году подарил музею достопочтенный сэр Лесли Рамсфильд, внук Патрика Рамсфильда, товарища Андреаса по путешествию.

Музей тут же связался с семьей Рамсфильдов. Фамилия эта была хорошо известна, в Лондоне проживали несколько членов этого рода.

В их семейном архиве сохранились записи, где сообщалось, что статуя попала в Англию, точнее, в дом Рамсфильдов в Корнуолле, в 1807 году. Привез ее сын некоего Андреаса Виика. Звали его Карл Андреас Ульстадиус.

То есть все было именно так, как предположили Давид и Линдрот, — пока статуи-близнецы оставались порознь, Карл Андреас не мог быть спокоен. «Gemini geminos quaerunt».

Итак, он извлек статую из-под земли. Наверняка это оказалось куда сложнее, чем в первый раз. Церковь уже отреставрировали. Вероятно, ему пришлось делать это тайно, ночью. Второпях он не заметил, как скарабей отвалился. Да и что он мог поделать? Скорее всего, он даже не знал, что скарабей остался в гробу.

Он запаковал статую и поехал в Англию, чтобы наконец соединить ее со статуей Патрика Рамсфильда и обрести покой.

Но близнецам так и не суждено было найти друг друга.

— Почему? — Юнас настойчиво выпытывал все, что касалось второй статуи. — Ты узнал, что они с ней сделали?

Да, узнал. И все это довольно странно…

В семье Рамсфильдов рассказали, что судьба статуи Патрика была похожа на судьбу шведской статуи. Она распространяла вокруг себя смерть и несчастья. Патрик Рамсфильд был вынужден переезжать с ней с места на место. И всюду повторялась одна и та же история. Из-за этой скульптуры люди возненавидели его. Он никак не мог найти покоя.

Когда Карл Андреас Ульстадиус попал в дом Рамсфильдов, статуи там давным-давно не было. От нее избавились, но никто не знал или просто не хотел говорить, что с ней стало. Патрик Рамсфильд и его дети умерли. Жив был только внук, тогда еще совсем молодой Лесли Рамсфильд. Он принял Карла Андреаса с его статуей, а в 1823 году подарил ее Британскому музею, где она хранится и сейчас. Этот подарок был приурочен к началу строительства современного здания музея.

Причинила ли шведская статуя какие-либо несчастья семье Рамсфильдов, неизвестно.

Вот что удалось узнать Давиду.

— Но они отдадут нам статую? — спросил Юнас. Нет, об этом речи не шло. Давид полагал, что музей, вероятно, считает статую своей.

— Но она же все-таки шведская!

— Точнее, египетская, — улыбнувшись, сказал Давид. — Вряд ли они ее отдадут.

— А что со статуей Патрика?

— Она пропала… ее нигде нет! — ответил Давид.

Но Юнас так не думал. Наверняка тоже где-нибудь спрятана. Главное — не сдаваться!

— Ну, а скарабей? Как быть с ним?

— Они нам сообщат, — сказал Давид. — Они еще позвонят.

Линдрот слушал ребят молча. Да, какая удивительная история…

Он хорошо понимал Юнаса и сам был немного подавлен. Как после окончания праздника, когда все ждешь продолжения…

И тут Анника вспомнила о письмах — о великих идеях Андреаса, которые Эмилия доверила потомкам — тому, кто найдет письма.

Что им делать с письмами?

Линдрот оживился.

— Да, не мешало бы об этом подумать, — сказал он. — Придется поломать голову, как с ними поступить…

— А вы как думаете, пастор, — спросил Давид, — мир готов принять идеи Андреаса?

— Не знаю… — Линдрот потер брови. — Этого я сказать не могу.

— Ну нет, — сказал Юнас и решительно покачал головой. — Мир, может быть, и готов, а я — нет. Хотя я, конечно, не такой философ, как эти двое, — Юнас махнул рукой в сторону Давида и Анники. — А вы, пастор?

Линдрот засмеялся, Давид с Анникой тоже. Потом он грустно посмотрел на Юнаса и признался, что, к сожалению, не все понял в письмах Андреаса.

— Видно, я еще не дорос…

— И я тоже, — сказал Юнас. — Пойду позвоню Йерпе!

— Это еще зачем! — возмутилась Анника.

— Почему нет, милая Анника? — не понял Линдрот.

Тут Анника разозлилась. Опять эти сенсационные известия! Да кому это нужно!

— Да ладно, что в этом плохого, — спокойно возразил Линдрот. — Ведь Йерпе изо всех сил старается придумать что-нибудь увлекательное и необычное, чтобы как-то заинтересовать читателей… И, по-моему, он неплохо справляется. Людям же нужно что-то читать летом, в выходные… и пусть уж лучше интересуются судьбами статуй, чем совершают преступления и подобные им ужасы, о которых без конца пишут в газетах.

Юнас слушал его раскрыв рот.

— Я полностью с вами согласен, пастор, — сказал он. — Пойду звонить Йерпе!

ЮЛИЯ АНДЕЛИУС

В тот вечер Линдрот пошел с ними в Селандерское поместье. Он никогда там не был, и ему хотелось на все посмотреть своими глазами: на колонну, где была прикреплена статуя, на селандриан, который дал им самый первый знак.

Ему казалось, будто он с самого начала участвовал в расследовании. Он хотел почувствовать атмосферу, которая когда-то окружала Эмилию, а также Давида, Юнаса и Аннику.

Линдрот хотел пережить все, что предшествовало появлению этих писем. Он знал, что им никогда до конца не понять этих людей — Андреаса, Эмилию и Магдалену, но хотел узнать о них как можно больше, чтобы определить свое отношение к письмам.

— Надо же, — сказал Линдрот, когда все участники этой истории стояли рядом с селандрианом, и пастор вдыхал аромат голубых цветов, которых становилось все больше и больше. — Selandria Egyptica… выходит, это цветок из нашей песни, из сюиты, которую мы сейчас репетируем в церкви. Надо же, слова сами нашли нас. «Цветик, цветик, синий цветик…»