Читать книгу "Игра Нептуна - Фред Варгас"

— Два года назад, семнадцатого августа, в четырнадцать сорок, Максим Леклерк вызывал «скорую помощь». Тяжелый отек шеи и нижней части лица, вызванный семью укусами ос. Доктор приехал через пять минут. Он приезжал к нему еще раз — в восемь вечера, сделал второй укол. У меня есть фамилия врача. Венсан Куртен. Я позволила себе найти его данные.

Адамберг положил руки на плечи Жозетты, почувствовав ладонями, какие хрупкие у нее кости.

— В последнее время моей жизнью управляют руки волшебниц. Они перебрасываются ею, как мячом, то и дело спасая от падения.

— Вас это смущает? — серьезно спросила Жозетта.

Он разбудил своего заместителя в два часа ночи.

— Не вставайте, Данглар. Я просто хочу оставить сообщение.

— Сплю и слушаю.

— После смерти судьи в прессе было много его фотографий. Выберите четыре — две в профиль, одну анфас и одну вполоборота — и попросите лабораторию искусственно состарить лицо.

— В каждом хорошем словаре есть великолепные рисунки черепов.

— Это серьезно, Данглар, и это сейчас главное. На одном снимке — анфас — пусть приделают к лицу и шее отек, как будто человека покусали осы.

— Как скажете, — обреченно произнес Данглар.

— Перешлите их мне, как только будут готовы. И можете не искать недостающие убийства, я нашел все три и пришлю вам имена новых жертв. Теперь засыпайте, капитан.

— А я и не просыпался.

XLV

Брезийон выписал ему фальшивое удостоверение на имя, которое он с трудом мог вспомнить. Перед тем как звонить врачу, Адамберг прочел его шепотом вслух и осторожно вынул мобильник. Седая хакерша «усовершенствовала» его аппарат, и теперь из него в разных местах торчали шесть красных и зеленых проводков: телефон стал похож на расправившее лапки насекомое. Две маленькие кнопки смены частоты выглядели как глазки — Адамберг обращался с сотовым, как со священным скарабеем. В субботу, в десять утра, он дозвонился доктору Куртену домой.

— Комиссар Дени Лампруа, — представился Адамберг. — Парижский уголовный розыск.

Врачи, привычные к вскрытиям и захоронениям, не видят ничего особенного в звонке полицейского инспектора.

— Слушаю вас, — произнес доктор Куртен безо всяких эмоций в голосе.

— Два года назад, семнадцатого августа, вы ездили к пациенту, живущему в двадцати километрах от Шильтигема, в усадьбе под названием «Schloss».

— Перебью вас, комиссар. Я не помню больных, к которым выезжаю. Иногда у меня бывает по двадцать вызовов в день, я редко вижу одного и того же пациента дважды.

— Этого пациента семь раз укусили осы. У него был аллергический отек, и вам пришлось делать ему два укола — один после обеда, другой после восьми вечера.

— Да, я помню тот случай, потому что осы очень редко атакуют роем. Я переживал за старика. Он жил один, понимаете. Но был упрям, как осел, и не пожелал, чтобы я приехал еще раз. Но я все-таки заехал, после смены. Ему пришлось впустить меня — он дышал с трудом, потому что отек еще не спал.

— Вы могли бы описать его, доктор?

— Это нелегко. Я вижу сотни лиц. Старик, высокий, седые волосы, сдержанные манеры, кажется, так. Больше я ничего не могу добавить — лицо было деформировано отеком до самых щек.

— Я могу показать вам фотографии.

— Честно говоря, по-моему, вы теряете время, комиссар. Я хорошо помню только ос.

После обеда Адамберг помчался на Восточный вокзал, прихватив с собой портреты состарившегося судьи. Снова в Страсбург. Чтобы спрятать лицо и лысину, он надел канадскую ушанку с козырьком, которую купил ему Базиль, она была слишком теплой для такой погоды — с океана пришел антициклон. Врач наверняка удивится, если посетитель откажется раздеться. Куртену не понравилась настойчивость комиссара, Адамберг понимал, что испортил ему выходные.

Они сидели у заваленного стола. Куртен оказался молодым, хмурым, полнеющим человеком. Случай старика с отеком его не интересовал, и он не задавал вопросов о расследовании. Адамберг показал ему фотографии судьи.

— Лицо искусственно состарено, отек смоделирован, — пояснил он, объясняя, почему снимок такой странный. — Этот человек вам кого-нибудь напоминает?

— Комиссар, — спросил врач, — не хотите раздеться?

— Хочу, — ответил Адамберг, успевший вспотеть под шапкой. — Я подцепил вшей от кого-то из заключенных, и теперь у меня половина головы обрита.

— Странный способ лечения педикулеза, — заметил врач, после того как Адамберг снял шапку. — А почему не выбрили всю голову?

— Мне помогал друг, бывший монах. Потому так глупо и вышло.

— Забавно… — Врач удивленно покачал головой.

Он начал рассматривать фотографии.

— Вот, — сказал он наконец, показав на фото в профиль. — Это мой старик с осами.

— Вы сказали, что очень смутно его помните.

— Его — да, но не ухо. Аномалии врачи запоминают лучше, чем лица. Я прекрасно помню его левое ухо.

— А что в нем не так? — спросил Адамберг, склонившись над фотографией.

— Вот эта средняя извилина. В детстве ему, скорее всего, исправляли торчащие уши. В те времена эта операция не всегда проходила успешно. У него остался шрам, и внешний край ушной раковины деформирован.

Фотографии были сделаны, когда судья еще работал. Он носил короткие волосы, и уши оставались открытыми. Адамберг познакомился с Фюльжансом, когда тот вышел на пенсию и носил более длинные волосы.

— Мне пришлось убрать волосы, чтобы осмотреть отек, — пояснил Куртен, — так я и заметил деформацию. Тип лица тот же самый.

— Вы уверены, доктор?

— Я уверен, что это левое ухо было прооперировано и что шов сросся криво. Уверен, что на правом ухе никакой травмы не было, как на этих фотографиях. Я посмотрел на него из любопытства. Но он наверняка не единственный француз с изуродованным левым ухом. Понимаете? Хотя случай редкий. Обычно уши одинаково реагируют на операцию. Очень редко шрам образуется с одной стороны. Так было у Максима Леклерка. Больше я вам помочь ничем не могу.

— В то время ему было около девяноста семи лет. Глубокий старик. Совпадает?

Врач недоверчиво покачал головой.

— Это невозможно. Моему пациенту было не больше восьмидесяти пяти.

— Вы уверены? — удивился Адамберг.

— Абсолютно. Если бы старику было девяносто семь лет, я не оставил бы его одного с семью укусами в шею. Я бы сразу его госпитализировал.

— Максим Леклерк родился в девятьсот четвертом году, — настаивал Адамберг. — Он уже лет тридцать как был на пенсии.

— Нет, — повторил врач. — Нет и еще раз нет. На пятнадцать лет меньше.