Читать книгу "На самых дальних... - Валерий Степанович Андреев"

минуту, доктор. — Земцев крикнул часового и распорядился перевести больного Савада Цунэо в изолятор.

Заварушкин уже разделся и жевал хлеб с вяленой горбушей.

— Извини, Земцев, не могу на голодный желудок смотреть больного. Сегодня у меня завал: женщина рожает… — Заварушкин ел аппетитно, его горбуша тоже выглядела очень аппетитно — розовая, сочная, и Земцев невольно сглотнул слюну: прием приемом, а на простую пищу тянет.

— Дал бы кусочек.

— Бери! — Валера запустил руку в свой бездонный портфель и выгреб оттуда полбуханки хлеба и еще одну рыбину.

— Ты извини, Валера, что не прислал за тобой транспорт: жутко замотался.

— Обижаешь, Дима! Доктор Заварушкин — да не добудет для себя транспорт, где каждый второй в поселке ходит с вырезанным аппендиксом? Ты давай ешь! Рыба дымовского приготовления — люкс-бормоза!

…Заварушкин внимательно осмотрел старика. Простучал его, прослушал. Огромный Валера вертел тщедушного Савада Цунэо во все стороны, и Земцев не в шутку тревожился, как бы тот вдруг не сломался в могучих Валериных руках. А когда Заварушкин снова решил простучать старика, Земцев едва утерпел, чтобы не сказать: «Осторожней, грудь пробьешь».

— Дима, у старика застарелая язва. Могу оперировать. За исход ручаюсь. Все будет люкс-бормоза!

Земцев для убедительности перевел Цунэо предложение Заварушкина, хотя тот и сам понял, о чем идет речь.

— Он спрашивает, что такое люкс-бормоза?

Валера усмехнулся:

— Переведи ему, что это «хорошо» в превосходной степени и вообще морской порядок.

Старик выслушал, благодарственно сложил руки на груди и несколько раз поклонился Заварушкину. Земцев перевел:

— Он благодарит господина доктора, но операция ему не по карману. С язвой прожить дешевле.

— Чудак человек, — сказал Заварушкин. — Я что, требую с него иены?

— Он все понимает. Благодарит. Но бесплатно он не согласен, — снова перевел Земцев.

— Дело хозяйское, — ответил Заварушкин с обидой. — Может, он сомневается?

Старик отрицательно помотал головой и сделал попытку поцеловать у Валеры руку.

— Вот еще! — возмутился Заварушкин. — Что я — империалист?

12

НАРУМИ СИМОТО. 1933 года рождения, префектура Аомори, г. Нохэити, беспартийный, 6 классов, женат, 3 детей, матрос, не судим.

«Сразу после школы я стал работать рыбаком. В основном в качестве матроса на небольших шхунах на промысле капусты и моллюска. На больших шхунах работаю около шести лет. Я из крестьянской семьи, нас трое — еще брат и сестра.

После первого выхода в море, в середине мая, я заболел крупозным воспалением легких и у меня обострилась бронхиальная астма. На шхуну вернулся 7 сентября, т. е. за день до задержания. Промысел мы вели в районе Сапкаку. Сколько было до советского берега, я не знаю. Я плохо ориентируюсь в море, и вообще это не мое дело. За это отвечают шкипер и начальник лова — команда им подчиняется безоговорочно. Больше добавить ничего не могу».

«Вы ранее задерживались в советских водах?»

«Да. Два раза. Но к уголовной ответственности не привлекался, был отпущен домой».

(Из протокола допроса)

Срочный вызов майора Громового заставил Земцева прервать допрос. Он отпустил Наруми Симото, сложил бумаги в сейф и собрался идти. Ему было досадно: наклевывался хороший разговор. Но по тому, как сух и официален был по телефону майор, как он произнес «прошу явиться» вместо «зайди ко мне», Земцев понял — что-то случилось, и это «что-то» для него крайне неприятное.

Он вышел из помещения и стал пересекать уютный двор с клумбами и скамейками для отдыха, любовно ухоженный неутомимыми заботами старшины Скрабатуна. И тут за ним увязались неразлучные Куська и Шнурок.

Земцев больше всего боялся таких звонков в конце дознания. Не хватало каких-нибудь двух часов, и начинались спешка, трясучка, аврал — звонки из отряда, бригады, шифровки, ЦУ. Одним словом, «всякие превентивно-перестраховочные мероприятия», как выражался Борис, склонный к точным формулировкам.

Майор сидел в фуражке — это случалось редко, и лишь тогда, когда он хотел подчеркнуть официальность приема и что он «при исполнении». Земцев подозревал и тайный смысл — скрыть от постороннего глаза свою потеющую лысину, а с нею и свое душевное состояние. В таком виде майор действительно со всех сторон был неуязвим.

— Ну вот, дождались! — сказал Громовой, едва Земцев успел переступить порог кабинета. — Я вас предупреждал. Но вы же у нас такой принципиальный, как будто один болеете за дело, остальные только вам мешают.

— Что случилось, товарищ майор? Пожалуйста, объясните. — Земцев держался спокойно, он даже не делал над собой никаких усилий, настолько был спокоен.

— Час назад Японское радио передало о задержании «Дзуйсё-мару». При сомнительных обстоятельствах. Требуют немедленно отпустить вместе со шкипером.

— По официальному каналу?

— Что «по официальному каналу»? — не понял Земцева майор.

— Требуют через МИД или требует радио?

— А вам этого мало?

— Да, мало.

— А с меня достаточно. Даже слишком! — Громовой снял фуражку, но, спохватившись, тут же ее надел. — Вот что, Дмитрий Алексеевич, даю вам час на все формальности. Закрыть документы, обосновать наши действия и так далее. Принести извинения я могу и сам, если вам это сложно. Всё. Вы свободны.

«Ну, вот и финиш, — подумал Земцев, вернувшись к себе в комнатушку дознания. — В шаге от почти раскрытого дела. Дуэль нервов «шкипер — Земцев» не получилась. Нервы сдали у майора. Этого варианта я не предусмотрел…»

Некоторое время он сидел в сумерках, не зажигая света и ничего не предпринимая. Так лучше думалось, да и не хотелось никого и ничего видеть. Надо было что-то делать, искать выход — он не мог. Отпустить задержанную по подозрению шхуну не самое страшное, даже вообще рядовой эпизод в жизни подразделения. Подобные осечки случались, и нередко. Недоразумения заканчивались, как правило, мирно. Расставались с японцами друзьями. Если это были честные люди и их заход в наши воды был с честными намерениями — отстояться во время шторма, починить поломку, привести в порядок сети, заправиться водой, попросить медицинскую помощь. Бывало, приходилось отпускать скрепя сердце и такую публику, на которой, как говорится, пробы негде ставить, — того же Кубото Киндзо, отъявленного пирата, профессионального игрока в ханафуда[7], которого разыскивала сама японская полиция; известных братьев Такахаси — Гришу и Васю, помотавших немало нервов морякам-пограничникам своими шальными наскоками; знаменитого на все рыбацкое побережье Хоккайдо Косака Цумэо — гангстера и авантюриста, девять лет просидевшего в японской тюрьме; хитрющего сендо Ивасаки с «Нами-мару», автора известной тактики «коллективного промысла» и «индивидуального бегства». Можно еще многих вспомнить, отпущенных не по доброй воле — не нашлось, к сожалению, против них доказательств, улик, а не пойман — не вор.

С «Дзуйсё-мару» совсем другое дело. Налицо явный сговор — записка сендо это подтверждает. Хозяин в панике, вот-вот заговорит старик-моторист,