Читать книгу "Если бы мы были злодеями - М. Л. Рио"

– Ты в порядке? – спросил Александр. – Я решил, что ты собираешься утопиться.

– Я?.. Нет.

– Хорошо. Не стоит кидаться в воду. – Он оскалился и поднялся на ноги. – Идем, – сказал он. – Здесь адски холодно, и я не оставлю тебя на причале в одиночестве.

– Ладно. – Я встал, стряхивая пепел с колен.

Александр сунул руки в карманы и склонил голову, щурясь в темноту, укрывшую противоположный берег озера.

– Знаешь, что странно? – спросил он.

Я проследил за его взглядом и нахмурился.

– Что?

– Кровь была в воде, но не на причале. И нигде поблизости.

Я взглянул себе под ноги. Доски оказались сухими и чистыми, выбеленными, как кости, годами пролежавшие под солнцем и дождем. Ни единого красного пятнышка.

– И что? – беспокойно спросил я.

Он покосился на меня.

– Его череп был проломлен. Если он ударился головой и упал в воду… Обо что, черт подери, он ударился?

Огрызок нашего косяка еще тлел на краю причала. Александр столкнул его носком ботинка. Окурок беззвучно нырнул в озеро, и по воде пробежала рябь, искажая небо так, что звезды закачались и замигали, появляясь и исчезая.

– Как там говорилось в «Генрихе Шестом»? – спросил Александр.

– Не помню, – ответил я.

Но я помнил. Пока мы шли обратно к Замку, строки крались за мной, как шепот ветерка в кронах деревьев.

«Сиянье славы,

Как круг в воде, расходится в ничто

От собственного роста – так исчезнет»[71].

Сцена 12

Неделю спустя мы пришли в трапезную на завтрак и с удивлением обнаружили, что она гудит от праздничного возбуждения. Студенты вскрывали конверты и болтали о рождественском маскараде, который должен был состояться вопреки недавним событиям. Время склоненных голов и застывших, неулыбчивых лиц, казалось, закончилось, суматоха была удивительно освежающей.

– Кто хочет забрать почту? – спросил Александр, с характерным смаком копаясь в куче картофельных оладий.

В то утро Филиппа силой вытащила его из постели, настояв, что если он пропустит еще один завтрак, то просто растает в воздухе.

– Зачем? – спросил я. – И так ясно, что мы обнаружим в конвертах. Обычные задания.

Филиппа подула на свой кофе.

– Не думаешь, что в этом году все может быть немного иначе? – возразила она.

– Не знаю… По-моему, они пытаются вернуться к нормальной жизни.

– Вот и хорошо, – фыркнул Александр. – Меня тошнит от того, что все на меня пялятся.

– Могло быть и хуже, – тихо сказала Рен. Она гоняла яйца по тарелке, но ничего не ела. – Люди по-прежнему смотрят мимо и сквозь меня, будто я не существую.

Мы погрузились в печальное, задумчивое молчание, тогда как студенты вокруг продолжали болтать о маскараде, о том, что они наденут, и о том, насколько впечатляющим будет бальный зал. Чары оторванности от мира неожиданно разрушились, когда у нашего стола появился Колин, незаметно для всех, кроме меня, опустив одну руку на спинку стула Александра.

– Доброе утро, – сказал он и нахмурился. – Вы в порядке?

– Да. – С некоторым ожесточением Александр наколол на вилку сосиску. – Просто подумываем о том, чтобы основать в Замке колонию прокаженных.

– Все до сих пор шарахаются, да? – спросил Колин, словно только что понял, как ведут себя остальные студенты по отношению к нам.

– Вуайеристские уроды, – сказал Александр и откусил половину сосиски, щелкнув зубами, как гильотина. – Что привело тебя в наш уголок изгоев?

Колин показал нам маленький квадратный конверт со знакомым почерком Фредерика на лицевой стороне.

– Нам распределили роли в «Р. и Дж.», – произнес он. – Подумал, что вам надо об этом сказать.

– Правда? – Александр развернулся на стуле, бросив взгляд на почтовые ящики. – Quelle surprise[72].

– Хотите, чтобы я забрал их?

– Нет, не нужно. – Мередит отодвинула стул и швырнула салфетку на стол. – Я хочу еще кофе. Я возьму почту.

Пока она шла через трапезную, студенты машинально расступались, будто боялись, что ее несчастье может быть заразным. Я почувствовал укол гнева, разорвал пополам бекон и принялся кромсать его на мелкие кусочки. Я не понимал, что я делаю, пока Филиппа не окликнула меня:

– Оливер?

– Что?

– Ты издеваешься над беконом.

– Прошу прощения, я не голоден. Увидимся в аудитории.

Я встал, не взглянув ни на кого из нашей компании, и понес свою тарелку к мусорному баку. Кинул туда остатки завтрака и посмотрел на Мередит: она все еще копалась в наших почтовых ящиках. Затем уставился на второкурсников, которые за ней наблюдали, и пялился на них до тех пор, пока они вновь не склонили головы над своими порциями, яростно перешептываясь по-гречески.

– Мередит, – сказал я, подойдя к ней поближе и понизив голос.

Она подняла голову, бесстрастно скользнув взглядом по моему лицу, и снова вернулась к почтовым ящикам.

– Мередит, – повторил я, не колеблясь. Мое негодование почему-то сделало меня смелее, чем обычно. – Прости за ту ночь и прости за День благодарения. Я буду первым, кто признается в собственном неведении. Я не знаю, что мы тут делаем. Но я хочу это выяснить.

Она прекратила рыться в почтовом ящике Рен и облокотилась на него. Соседним был ящик Ричарда, пустой. Администрация не успела сменить табличку с его именем.

Я заставил себя отвести взгляд от ящика Ричарда и посмотрел на Мередит в упор. Выражение ее лица было непроницаемым, но, по крайней мере, она слушала меня.

Я наклонился к ней.

– Почему бы нам не пойти выпить чего-нибудь? Только ты и я. Знаешь, я не могу мыслить ясно, когда все глазеют на нас, словно мы герои реалити-шоу. Давай спрячемся от них ненадолго.

Она скрестила руки на груди и скептически спросила:

– Приглашаешь меня на свидание, да?

Я не был уверен, какой ответ будет правильным, поэтому пожал плечами.

– Наверное. Ну… мы выясним по ходу дела.

Ее лицо смягчилось, и я вновь поразился тому, какая она красивая.

– Ладно. Давай выпьем. – Она вручила мне пару конвертов. – Увидимся позже.

И она удалилась, оставив меня одного возле почтовых ящиков. Я тупо смотрел ей вслед. Прошла секунда или две, прежде чем я понял, что студенты-лингвисты пялятся на меня. Я вздохнул, притворился, что не вижу их, и занялся первым конвертом. Почерк на лицевой стороне был размашистым и неровным, совсем не похожим на аккуратные наклонные буквы Фредерика. Сзади, на восковой печати с гербом Деллехера, крепилась синяя шелковая лента. Я просунул под нее палец и вскрыл конверт. Записка оказалась короткой, а по содержанию – такой же, как и в последние три года, за исключением даты.