Читать книгу "Я еще жив. Автобиография - Фил Коллинз"

Для меня это был очень значимый момент. Большинство фанатов не замечают таких тонкостей – я сам практически не заметил, но я знал, что он охрип. Нужно подумать дважды, прежде чем отменить важный концерт из-за проблем с горлом. Немногие оправдания могли бы вызвать сочувствие 20 000 поклонников – например, смерть в парной перед концертом.

Только в июле 1987 года тур Invisible Touch привел нас обратно в Великобританию. Но здесь проходило только шесть концертов из 112, поэтому нам нужно было сделать их максимально масштабными. Мы были обескуражены, когда узнали, что концерты будут проходить на национальных стадионах Шотландии и Англии: «Хэмпден Парк» в Глазго и «Уэмбли» в Лондоне.

Для такого футбольного фаната, как я, это был особенный момент. В «Хэмпден парке» нам позволили использовать комнату с трофеями в качестве гримерки, и я подумал: «Здесь играли Англия с Шотландией… Интересно, сидел здесь Джимми Гривз…»

«Уэмбли» оказался невероятно атмосферным местом, и четыре концерта на этом стадионе, очевидно, стали триумфом нашего тура. Когда ты выступаешь на сцене перед 86 000 человек на легендарном футбольном стадионе и заставляешь их делать милые, свойственные публике, сумасшедшие вещи («У-у-у-у-у», когда свет погас во время представления Domino, например), то тобой овладевает дикое, опьяняющее возбуждение. Я чувствовал в себе огромную силу в тот вечер. Как будто я был на вершине мира, мам! Ведь моя мама была там, и она приходила на все концерты Genesis в Лондоне, даже когда у нее ухудшилось зрение, отказывали ноги и ее приходилось катить на инвалидной коляске.

После каждого шоу я обычно чувствую себя раздавленным. Но в «Уэмбли» происходило что-то особенное, что заставляло меня ощущать то, что я никогда не ощущал до этого. Когда я был еще подростком, это место играло настолько важную роль в моей жизни, что я испытывал удивительные эмоции, даже просто прогуливаясь около стадиона.

Итак, как же я воспользовался своим «божественным» статусом после четырех концертов на «Уэмбли»? Нет, меня не заинтересовали шампанское, кокаин, супермодели и скоростные катера. На протяжении всего тура я заходил в местные магазины игрушечных железных дорог по всему миру и – как результат – вез домой в Великобританию целый вагонный состав. Дома, в «Лейкерс Лодж», я собирался устроить в подвале макет Лилипутии, который заставит Рода Стюарта рыдать от зависти.

Также я планировал воспользоваться возможностью вернуться к тому, к чему я клялся больше никогда не возвращаться – актерству. Я только что вернулся из десятимесячных гастролей по крупнейшим сценам мира – разумеется, я могу сыграть главную роль в фильме. Но в этот раз никто точно не вырежет меня из него?

* * *

Мне было двенадцать, когда в 1963 году произошло «Великое ограбление поезда». Я помню, как просматривал заголовки газет своих родителей на следующий день после грабежа. Я знал, что это было значительное событие. Казалось, что большинству британцев понравилась безрассудная смелость пятнадцати грабителей, остановивших ночной почтовый поезд, следовавший из Глазго в Лондон, настолько простым способом – всего лишь благодаря изменению семафорной системы железнодорожной линии, – а затем вытащивших из поезда мешки с денежными купюрами. Они смогли украсть кругленькую сумму – 2,6 миллиона фунтов стерлингов. Это около 50 миллионов по современным меркам. Очень, очень кругленькая сумма.

Их поймали, приговорили к непомерно огромным срокам заключения. «Свингующие шестидесятые» только начинались, и настроение людей в стране менялось, поэтому у всех было ощущение, что британское государство решило на их примере показать, что будет с такими людьми. Один из грабителей, Ронни Биггс, которого бандиты между собой с пренебрежением называли «чайным мальчиком», сбежал из лондонского «Уандсворта» и скрылся сначала в Париже, затем – в Австралии, а в итоге осел в Рио-де-Жанейро, где стал довольно известен как грабитель поездов. В 2001 году, спустя почти сорок лет после своего преступления, он в конечном счете вернулся в Великобританию и понес заслуженное наказание.

Двое из лидеров бандитов смогли сбежать из страны даже раньше Ронни Биггса и уехали в Мексику, где также стали местными героями. Одним из них был главарь банды Брюс Рейнольдс, а другим – его друг Бастер Эдвардс.

Итак, в 1987 году я получил предложение от одной кинокомпании. Они хотели снять фильм, основанный на жизни одного из грабителей, Бастера, который, тоскуя по своей родине, вернулся из Мексики без гроша в кармане и провел девять лет в тюрьме, прежде чем выйти на свободу и открыть цветочный магазин около станции «Ватерлоо» в Лондоне.

Согласно видению кинокомпании, жизнь Бастера должна была казаться романтичной. На протяжении всей своей преступной жизни он был неразлучен со своей женой Джун. Они хотели рассказать историю этой пары, а «Великое ограбление поезда» поместить на второй план.

Сомневался ли я насчет этой роли?

Конечно, сомневался. В конце шестидесятых, когда я только начинал свою подростковую жизнь, я был сыт по горло актерской карьерой – у меня было достаточно отрицательного опыта в кинематографе (и в комнате монтажа), к тому же я с большим интересом занимался музыкой. Но прошло много лет. На горизонте появилась новая творческая задача.

Почему именно я? Одной из версий было то, что однажды вечером Дэвид Грин – режиссер фильма – включил по телевизору одну из серий «Полиции Майами: Отдел нравов». Через несколько минут после начала просмотра его жена сказала: «Вот и твой Бастер».

К тому времени он уже нашел Джун – это была Джули Уолтерс, талантливая любимица зрителей в Великобритании, актриса и комик. Она получала премию «BAFTA» и «Золотой глобус», а также была номинирована на «Оскар» за главную роль в фильме «Воспитание Риты». Если она согласилась участвовать в проекте, значит, он действительно был стоящим, и это откинуло все мои сомнения по поводу съемок в фильме.

Одним из первым заданий для меня было сделать себе накладной нос. Настоящий Бастер сделал себе страшную операцию на лицо, когда скрывался в Европе. Задумка заключалась в том, что в начале фильма я должен был ходить с накладным носом, а затем я его снимал, и мой настоящий нос уже становился якобы результатом операции. Понимаете, о чем я? Это довольно логично в рамках фильма, но одновременно это означало, что мой нос считали довольно смешным. Я пытался не обижаться на это. Нам, актерам, нельзя принимать все близко к сердцу.

Как только меня загримировали, на «Уэмбли Студиос» был устроен обед для меня, продюсера Нормы Хэйман, Дэвида Грина и Джули. Я все еще был с протезом вместо носа и должен был так впервые встретиться с моей партнершей по съемочной площадке – идея была в том, чтобы понять, сможем ли мы с Джули найти общий язык. Она была рада видеть меня и мой накладной нос, а я сразу же был очарован ею. Ее чувство юмора было очень обаятельным, и я сразу же с теплотой вспомнил ее в Acorn Antiques и Wood and Walters. Но ведь немного «очарованности» – это не так плохо, так как между главным героем и героиней должна быть некоторая симпатия, не так ли? Итак, я был очарован настолько талантливой и милой актрисой и втайне гадал, будут ли мои старые актерские навыки на должном уровне. Мне не хотелось принижать своей игрой такого профессионала, как Джули Уолтерс.