Читать книгу "Остаться в живых. Прицельная дальность - Ян Валетов"

Изотова тоже не стала скорбеть о судьбе яхты вместе с грозой контрабандистов, а поволокла баллоны на зарядку по ходящей ходуном палубе. За шумом ветра Пименов не сразу понял, что Кущ таки сообразил завести двигатели бота, и это было правильным и разумным действием опытного моряка. А вот почему он не перебрался к себе на яхту, пока волнение это позволяло сделать, оставалось неясным, и выяснять это ни времени, ни желания не было.

Кущ медленно, словно сомнамбула, повернулся к ним и уставился на Леху белыми слезящимися глазами.

— Достал? — спросил он, но Пименов не услышал слов, а угадал вопрос по движению губ.

Он покачал головой. Застучал компрессор. «Тайну» качнуло так, что Изотова, не удержавшись, кубарем покатилась по палубе и всем телом ударилась о фальшборт, разбив в кровь губу, но баллоны остались в креплениях. Корма бота взлетела в воздух так высоко, что винт завращался в воздухе, рассыпав веер брызг. Потом «Тайна» тяжело просела на массивный зад, а нос взмыл вверх на невозможный угол. В каюте что-то с грохотом рухнуло. Почти что на четвереньках Леха пробежался по накренившейся палубе и, сняв с креплений маленький желтый баллон, торопясь, проверил показание манометра. Баллон был полон.

Компрессор мог одновременно закачивать воздух только в один комплект — сейчас заполнялась «фаберовская» спарка. Вариантов было два: возиться на палубе до тех пор, пока не заполнятся оба комплекта баллонов, либо уходить под воду с трехлитровым баллоном за спиной и десятиминутным запасом времени на все про все, имея за спиной Изотову с полными «Фаберами» и возможность перехватить воздух из ее загубника. Третий вариант — уйти отсюда к чертовой бабушке, бросив все до лучших времен, к сожалению, отсутствовал — «Тайне» было не покинуть бухты, слишком маломощны были дизеля. Даже «Ласточке» с ее мощными моторами это бы не удалось: стоило судну высунуть нос за спину «медведя», и смельчаку не удалось бы дочитать «Отче наш».

Огромная волна хлестнула о скалу так, что Пименов присел от громового удара, а Изотова невольно прикрыла голову руками — пена и несколько тонн водяной пыли перелетели каменный вал и обрушились на «Тайну», словно тропический ливень.

Кущенко, мгновенно ставший мокрым, как упавшая в стакан мышь, заорал, перекрывая шум прибоя, и изо всех сил заколотил кулаком по деревянной части ограждения.

«Ласточку» сорвало с якорей и одним махом швырнуло на банку. Пименов не услышал — расстояние было слишком велико — но детально представил себе, как с хрустом ломается о камни длинное перо киля и гнутся и слетают с валов скоростные винты. Огромная стена переливающейся, как змеиная кожа, воды настигла раненую «Ласточку» в середине каменной мели, поставила на нос и понесла к скальной стене, поднимая все выше и выше. Изотова, не в силах оторвать глаз от этого зрелища, прикрыла окровавленный рот тыльной стороной ладони.

А зрелище было величественным. На серо-черной поверхности гигантской волны яхта казалась почти игрушкой, красное закатное солнце отражалось от остекления рубки, играло на ней, пока судно проносило мимо «Тайны», в каких-то пятидесяти метрах от ее кормы. Волна неслась к берегу, как скорый поезд: быстро, ровно и неумолимо, с каждой секундой становясь все выше, и с ее ростом взлетала вверх и «Ласточка», и это был ее последний полет. Могучая косматая спина вала закрыла яхту от их глаз, но грохот от удара многотонного судна о скалу донесся до них явственно — волна встречалась с берегом с совершенно иным звуком. Вода обрушилась вниз пылью, а то, что миг назад было «Ласточкой», осыпалось вниз фейерверком мелких и крупных обломков, стеклянными брызгами и бензиновыми фонтанами из разбитых баков, парящей над обрывом антенной системы навигации. Только встрявший в расщелину флагшток с российским триколором остался на обрыве на миг дольше, чтобы и его тут же слизала следующая жадная волна, набежавшая следом.

Смешно переваливаясь с ноги на ногу, словно боцман Рома из старого мультфильма о попугае, Кущенко побежал по палубе и навис над полулежащим Лехой, скалясь хищно и зло.

— Это все из-за тебя! — провизжал он. — Это все ты, мудак! Ты — неудачник! Что, Ленка?! Говорил я тебе — он из собственной жопы ничего не достанет! Не получится у него! Блядь, наняли бы профессионалов! Секретности захотелось? Ну, утопили бы и их, как этих телок! Долго ли умеючи? Моя «Ласточка»! Ты, придурок, хоть знаешь, сколько она стоила?

И Пименов сделал то, что давно хотела сделать целая толпа народу, и если хотя бы часть этой толпы присутствовала где-то рядом, то шум бушующей стихии утонул бы в грохоте аплодисментов.

Он размахнулся здоровой правой и въехал Владимиру Анатольевичу в ту часть лица, которую не зря называют «пятаком». Морской труд превратил его мышцы в твердые, как камень, жгуты, а кулаки — в мечту боцмана. Удар вышел знатным. Кущ полетел к противоположному борту впереди собственных соплей, как кегля, сбитая шаром.

Но Владимир Анатольевич был бойцом, иначе никогда бы низкорослому парню с писклявым голосом не взлететь так высоко по служебной лестнице. Отфыркиваясь вишневыми каплями, он вскочил с досок палубы и кинулся на Пименова разъяренным быком. Тот не стал уворачиваться, а просто поставил под удар кущенковского кулака баллон, который продолжал держать в руках. Кости знатного пограничника хрустнули, как первый наст под упряжкой, и Кущ завизжал на грани ультразвука, тряся раздробленной кистью, а потом рухнул на колени, прижимая искалеченную руку к груди.

Солнечный свет померк. «Земляника со сливками» залила небо полностью, сожрав краски заката и синеву над горами. С неба косыми, неровными потоками обрушился ливень. Стало темно, но не так, как ночью, а как бывает зимними сумерками, когда невидимая кисть внезапно смывает с предметов все краски, превращая мир в черно-белое, исцарапанное фото. На этот раз цвета смывал не мельтешащий снежок, а невероятно плотный дождь, наполнивший ревущие потоки воздуха тяжелым шуршанием струй и влажным, словно арбузная мякоть, дыханием.

Вода была сверху и снизу, она окружала «Тайну» со всех сторон. Казалось, что они дышат водой, она смешивалась с кровью, с каплями пота, стекала по силиконовой пленке — Лехе захотелось, чтобы у него отрасли жабры, как у Ихтиандра, подводный мир, из которого он только что вынырнул, теперь казался колыбелью покоя. Еще хорошо было бы отрастить крылья и взлететь над грозой…

Низкое небо расколола длинная ветвистая молния, многопалая, как пальмовая ветвь, ослепительная, невыносимо белая. И тотчас же прямо над головой ударил гром, и Пименов едва не оглох, от боли закрыв уши ладонями. На высоком обрыве факелом вспыхнула сосна — занялась мгновенно, словно ее облили бензином, и порывы ветра радостно затрепали оранжево-желтое пламя.

Во всем мире были только они трое, высохший труп в скафандре, лежащий рядом с ними, кораблик, который бросало волнами, словно детскую игрушку, море и пылающее под дождем дерево. Остальное сокрыло стеной воды, падающей с небес, и стеной воды, взлетающей к небу.

— Дурак… — крикнул Кущ. — Какой ты все-таки дурак, Губатый! Ты думаешь, ты ей нужен? Ты думаешь, что у вас любовь? Да она тебя пользует, как тампакс, ничтожество ты наивное! Она же ко мне с этой идеей пришла, не к тебе! Это я тебя посоветовал! Я! Тебя! Дурака!