Читать книгу "Королева брильянтов - Антон Чиж"

– Что ты здесь делаешь? – спросила она, стараясь казаться взволнованной.

– Прошу простить, госпожа Камаева, служебное дело, – сухо ответил Пушкин и отдал краткий поклон.

Ангелина сдвинулась, чтобы заслонить собой дверь.

– Что тебе надо? Зачем ты преследуешь меня? Это низко, Алексей! Оставь меня в покое! Ты пользуешься своим положением. Как это гадко! Уходи! Уходи немедленно! Или я закричу! – Ангелина пыталась завести себя на истерику, но выходило плохо.

– Госпожа Камаева, мне дела нет до вашего счастья. Прошу не мешать розыску. Иначе будете доставлены в участок.

К такому обращению Ангелина не привыкла. Дернув головой, отчего брильянтовые сережки заплясали огоньками, она изготовилась закричать во все горло и вцепиться ногтями в лицо мерзкого человека, который ее больше не любил. Но вместо этого отползла по стеночке в сторонку. Вид его был столь спокоен, что Ангелина чуть-чуть испугалась. Совсем чуть-чуть. Но этого хватило.

Дверь, которую она пыталась защитить, приоткрылась, в проем высунулось лицо, обрамленное роскошными бакенбардами.

– Дорогая… – только успел сказать хозяин бакенбардов, как заметил Пушкина. Испуг его был натурален. Он дернул створку на себя, как ребенок, который прячется от страшной сказки под подушкой.

Пушкин вошел в гримерную, мягко прикрыв за собой дверь.

Коччини успел снять сценический смокинг, который недавно помог сыскной полиции изловить баронессу и не далее как утром вернулся к законному хозяину. Фокусник остался в брюках с подтяжками и накрахмаленной сорочке. Гримерка была слишком маленькой. Отступать дальше столика с зеркалом было некуда. Он схватил расческу и стал вертеть в руках.

– Господин Альфонс Коччини?

– Да… Да… Что вам надо?.. Кто вы такой?.. Почему преследуете нас?.. Меня… По какому праву?.. Я буду жаловаться в полицию, – торопливо бормотал он, переминаясь с ноги на ногу.

– Чиновник сыскной полиции Пушкин. Позвольте задать вам несколько вопросов.

Видимо, от волнения у Коччини стало плохо со слухом.

– Какой полиции? – переспросил он.

– Московской сыскной полиции.

– А-а-а, – проговорил Коччини, как будто хотел сказать: «Это другое дело!» Впрочем, так и не сказал. И быстро опомнился: – Но зачем? К чему сыскная? Полиция?

– Ваши отношения с госпожой Камаевой меня не касаются и не интересуют совсем.

– А-а-а, – опять выдавил фокусник, словно потерял навыки связной речи.

– Альфонс Коччини – сценический псевдоним. Как ваше настоящее имя?

– Артисту неприлично задавать подобный вопрос.

– Как вам угодно. Для установления личности сейчас проследуем в полицию.

Других аргументов не понадобилось. У синьора оказалось имя обычного российского обывателя. Такое на афишу не поставишь.

– Вы знакомы с господином Немировским Григорием Филипповичем?

Коччини изобразил трудные, но краткие раздумья.

– Нет, не имел чести.

– Однако знакомы с его супругой – Немировской Ольгой Петровной.

– Но откуда вы… – начал Коччини и успел поймать себя за язык. – Да, припоминаю, это одна из моих поклонниц. Кажется, просила автограф.

– Больше ничего у вас не просила?

– Чего именно?

– Например, помочь ее мужу.

– Ее мужу? В чем, простите?! – Коччини удивился вполне искренне.

– В небольшом деле – снять родовое проклятие.

Явное облегчение, которое испытал Коччини, было трудно скрыть.

– Господин полицейский, я фокусник, а не волшебник. Это высокое искусство. Я не занимаюсь магией, то есть шарлатанством.

– Вечером в воскресенье у вас была назначена встреча с Григорием Немировским, – сказал Пушкин.

– Да с чего вы взяли?

– Встреча должна была пройти в гостинице «Славянский базар» примерно около восьми вечера.

– Это просто смешно!

– Немировский снял номер четвертый, вы проживаете в соседнем номере, пятом. Вы виделись с ним в тот вечер.

Коччини в сердцах швырнул расческу на столик, подняв облачко пудры.

– Да не видел я его! – выпалил он.

Пушкин молчал. Давая возможность осознать, что было произнесено вслух. Коччини соображал быстро. Он нервно улыбнулся.

– Я не это имел в виду… Вы неправильно поняли…

– Его не видели? – сказал Пушкин. – Как же так? А он говорит, что видели.

– Что за глупость?! Он был мертвый! – выпалил Коччини.

Слово, которое не воробей, вылетело. Его не спрятать. Коччини решил по-другому. С места в карьер бросился к двери, выбил плечом, врезался в стену коридора, удержался кое-как на ногах и скользнул в сторону. Кто-то вскрикнул, получив от убегавшего пинок. Прочие звуки целиком потонули в музыкальном шуме со сцены.

18

Портье погрузился в раздумья. Нельзя сказать, что Сандалов имел привычку размышлять о своей жизни и задумываться, как прожить ее так, чтобы не было мучительно стыдно. Мысли его вольно бродили среди размышлений между счетом в банке, прикупленной дачкой по Ярославскому шоссе, вожделенным перстнем с брильянтом на мизинец, рождественским обедом у сестры и племянников, новым галстуком, праздничным подарком управляющему гостиницей, жмущими новыми ботинками и патентованным средством от импотенции на основе листьев африканского растения, о котором прочел в утренней газете. То есть мысли его ничем не отличались от хаоса, какой царит в голове каждого нормального москвича, да и вообще любого обывателя Российской империи. Что говорило об обретенном душевном спокойствии.

Действительно, атаки панического страха при мысли, что его выгонят с места и, чего доброго, посадят за решетку, отпустили. Сандалов обрел душевное спокойствие, надеясь, что и в этот раз сумел выкрутиться. Он вспомнил воровку-баронессу с некоторым умилением, дивясь, каким образом она сумела так ловко вертеть им. Даже грозный чиновник сыскной полиции теперь казался человеком приятным, во всяком случае незлым.

В гостинице наступил час предвечерней передышки, когда дневные поезда уже прибыли, вечерние еще только прибывали, а значит, новые гости не свалятся как снег на голову. Те, что уже проживали, наряжались в своих номерах, чтобы отправиться на вечерние увеселения в ресторан «Славянского базара» или в город. В холле было пустынно и тихо. Сандалов не обратил внимания на колокольчик входной двери. Мало ли кто вошел или вышел. Погрузившись в приятные размышления, он не заметил, как перед конторкой кто-то появился. Настольный звоночек вырвал из мягкого небытия. Сандалов встрепенулся и натянул дежурную улыбку.

– Прошу прощения, – сказал он, узнавая гостя.

Портье натренировал профессиональную память: он помнил, в каком номере кто проживает. А потому потянулся к ключу от двенадцатого номера.