Читать книгу "К западу от заката - Стюарт О’Нэн"

Чтобы отметить переезд – или, может, умаслить его? – Шейла приготовила любимый ужин Скотта: стейк с пюре и подливкой. Затем они читали Шелли, Донна и Байрона, а после при свечах опробовали громоздкую кровать.

– Надеюсь, тебе понравится.

– Слышал, здесь очень ответственная горничная.

– А если серьезно?

– Мне понравится здесь с тобой.

– Я не это имела в виду!

Один и тот же вопрос служил им камнем преткновения. Во всем остальном между ними царило согласие, но стоило коснуться опасной темы, как Шейла охладела, и они отвернулись друг от друга в гнетущей тишине. Скотт сам был виноват, но руки у него были связаны. Требовалась всего одна жертва – на которую он пойти не мог.

– Уверен, что понравится, – пробормотал он.

Скотт, конечно, знал, что привыкнет к новому дому. Эшвилл или Санта-Моника, ночлежка или дворец – за последние несколько лет он научился приспосабливаться ко всему, как рак-отшельник. Потянутся будни, и холодок между ними пропадет, жизнь снова войдет в привычное русло. Скотт вышел из небогатой семьи, жившей в дорогом районе, учился в частной школе на стипендию, будучи уроженцем Среднего Запада, перебрался на восток, а став своим на востоке, уехал на запад. Если он когда и считал какое-то место своим, то много воды с тех пор утекло. Том был прав, и Скотт боялся повторить его судьбу, умерев чужаком вдали от дома. Впрочем, это удел всех людей. Отчего же ему быть исключением?

Энсино не слишком отличался от Малибу. Ближайшие соседи жили в нескольких милях и, проносясь по шоссе, и не думали знакомиться с новым жильцом. Кроме Магды да продавца в магазине, Скотт никого здесь не знал. В первую неделю Шейла находила предлоги вырваться к нему, присматривала, будто за престарелым родственником, привезла мягкий коврик для ванной и новые подушки. Но в пятницу ей нужно было присутствовать на премьере. Скотт закончил работу на студии поздно и пошел ужинать в столовую с Оппи, который, как ему казалось, вообще поселился в «Железном легком». Потом Скотт танцевал с Шейлой в «Зебра-рум»[126] и к концу вечера страшно устал. На завтра была назначена игра Калифорнийского университета и Университета Карнеги, стоило пойти. Так что было удобнее – и приятнее – остаться у Шейлы. Выходные они провели вместе, а потому возвращаться в Белли-Эйкес было особенно тяжело.

Горничную, которую нахваливала Магда, Скотт так и не видел. Когда он приходил домой по средам, посуда из сушилки была расставлена по местам, мусор вынесен, а туалет сверкал.

Готовить для себя Скотт не любил почти так же, как тратиться на рестораны. Он мог сделать себе горячие бутерброды с сыром или разогреть суп из банки, и все это было вполне съедобно, но аппетита не вызывало совершенно. Впрочем, Скотта и дома почти не бывало, так что половину продуктов приходилось выбрасывать. В Трайоне он жил на мясных консервах, пресных крекерах и яблоках, сделал неприкосновенный запас и здесь, дополнив его шоколадками «Херши», которые, правда, только усугубляли бессонницу. Оставаясь один, он ел, как ребенок без присмотра взрослых, и сам же потом и расплачивался самочувствием. В столовой всегда было людно и дешево, так что постепенно Скотт стал есть только там, по три раза в день встречаясь за столом с Оппи.

По ночам из сценаристов оставались одни они, да и на всей студии не было никого, кроме актеров массовки и технического персонала. Снимался «Волшебник страны Оз», и в павильонах многочисленные манчкины и летучие обезьяны поедали куриные тефтельки с макаронами, заткнув салфетку за воротник, чтобы не испачкать костюм. Оппи держал в столе бутылку ржаного виски, которую доставал, как только смолкала сирена, и к ужину язык его уже заплетался. Настроение Оппи зависело от результатов скачек в Санта-Аните. Обычно ему не везло, но иногда он появлялся в столовой в веселом запале. Как и Скотт, Оппи тоже боялся за судьбу своего контракта на студии, а в его возрасте податься больше было некуда. У него росло пятеро детей от трех жен, и всем приходилось платить алименты. Оппи стоял у истоков киноиндустрии и штамповал сценарии еще для Гриффита и «Байограф»[127], и Скотт относился к его рассказам о прежних временах, как к священным преданиям. В отличие от Аниты Лус, Оппи никогда не платили больших гонораров. И он работал на всех подряд, от Голдвина до Хэла Роуча[128], метался по студиям города и брал все заказы, какие мог.

– Ничего они не понимают. Знаешь, сколько у меня законченных картин? Сто сорок шесть. А знаешь, сколько у Хаксли? Одна. Но ему платят три тысячи в неделю. А мне хотят дать пинка.

Скотт, который зарабатывал в неделю жалкие тысячу двести пятьдесят, не стал говорить о том, что за «Гордость и предубеждение» по сценарию Хаксли дали «Оскар»[129].

– А «Повесть о Луи Пастере» довел до конца?

– Мерзавцы украли его у меня. Я им сценарий на блюдечке принес, а они отдали его шурину[130] Голдвина. Все только говорят о союзах и объединениях. А на деле же – семейный бизнес.

– А сейчас над чем работаешь?

– Второсортная картина для Уолли Бири. Во всяком случае, получил для нее красавицу. – Руками он изобразил афишу. – «Восьмой раунд»[131].

– Неплохо! Давай меняться? Я тебе – «Мадам Кюри».

– Эту дешевку? Нет уж!

– А что будешь делать, если контракт не продлят?

– Позвоню агенту и буду ждать у моря погоды. Что-нибудь подвернется, нужно только набраться терпения. Ты за меня не волнуйся, кое-что отложено на черный день.

Пока они разговаривали, Оппи постоянно смотрел за плечо Скотта, будто за кем-то наблюдая. Когда с едой было покончено и они уже шли в выходу, он остановился у соседнего столика. Тарелки еще не успели убрать, и Оппи, ничуть не стесняясь, словно покупатель в магазине, забрал из хлебной корзинки пару булочек, завернул их в салфетки и рассовал по карманам.

Вот оно, его будущее, подумал Скотт.

После ужина Оппи ушел к себе, а Скотт принялся отшлифовывать «Мадам Кюри», только некому было похвалить его за старания. В конце концов настало время собрать чемодан, сесть за руль и ехать через горы. С перевала в зеркало заднего вида еще виден был сияющий внизу город, а потом наступала полная темень. Магазин на перекрестке закрылся, розовые неоновые часы сторожили темную заправку. Несколько миль дорога шла прямо. Кроме указателя на дамбу, вдоль дороги шли одни телефонные столбы. Дважды пришлось притормаживать, чтобы не ошибиться с поворотом. Скотт всегда забывал оставить свет включенным, поэтому замочную скважину приходилось искать на ощупь.