Читать книгу "Обречённый странник - Вячеслав Софронов"

— Куда мне дальше? — осторожно спросил он священника.

— Вон, вас ждут, — указал тот ему на коляску, запряженную парой соловых лошадок.

— Спасибо вам, батюшка, — Иван подставил голову под благословление.

— Господа благодари, видать, не окончен твой земной путь, — буднично ответил тот и, не оглядываясь, пошел в сторону, а Иван бегом кинулся к коляске, где сидел, откинувшись на кожаные подушки, насупленный поручик Кураев.

— Вы?! — удивленно воскликнул Иван и кинулся было обнимать его.

— Нет, апостол Матфей, — увернулся от его объятий поручик. — Изволите сесть или рядом побежите? Я вам не барышня, чтоб тискать меня. Садитесь, садитесь, а то еще народ подумает чего–нибудь.

Иван вскочил в коляску, и возница так хлестнул лошадок, что они с ходу понеслись, выбивая подковами из мостовой яркие искры.

— Куда едем? — весело спросил Иван, стянув с головы монашескую шапочку и подставляя налетающему с Невы колющему пронзительному ветру разгоряченное лицо, с блаженством ощущая всей кожей желанную свободу.

— В Сибирь! — хохотнул поручик.

— Зачем в Сибирь? — удивился Иван.

— Может, к прусскому королю обратно изволишь попроситься на службу? А чего? Он таких удальцов любит. Не набегался еще? Приказано тебя обратно в Сибирь доставить, и чтоб сидел там тихо, как мышь. Но о том разговор отдельный будет.

— А кем приказано? — не унимался Зубарев. Ему обязательно хотелось услышать имя высокого покровителя, по чьему распоряжению он, судя по всему, и выпущен из острога.

— Папа римский велел тебя туда доставить. А то, говорит, худо в Сибири без Ваньки Зубарева. Больно жители о тебе скучают.

— Вы правду говорите али шутите опять? — недоверчиво переспросил Иван. — Чего вы надо мной, как над дитятей малым, насмехаетесь? Чем провинился перед вами?

— Ах, вам желательно о винах своих знать?! Так извольте. По решению господ сенаторов ты, купецкий сын Иван Зубарев, приговорен к смертной казни через повешенье. И приговор тот никто пока не отменял. И если тебя интересует мое мнение, то и пальцем бы не шевельнул, чтоб помешать палачу правый суд свершить. Благодари Господа Бога и … — он запнулся, не решившись назвать имени человека, который непосредственно отдал ему приказание по освобождению Зубарева. — Неважно кто, но до поры до времени решили дать пожить тебе еще из милости великой. Но чтоб нигде, запомни, нигде и ни перед кем не вспоминал тех, с кем встречался, говорил, в чьих домах бывал. А то… сейчас велю кучеру обратно поворачивать и собственноручно сдам тебя обратно в острог.

— Так поворачивай! Сдавай меня в острог, коль дружба людская для тебя ничего не значит! — закричал вдруг что есть мочи Иван и вскочил на ноги в коляске, намереваясь выпрыгнуть из нее.

— Стой!!! Куда?! Сядь!!! — закричал Кураев и схватил его за рукав, дернул вниз. — Раздухарился, как петух перед курами! Ишь, каков гусь! Герой, нечего сказать. Я бы на твоем месте так себя не вел, а ручки бы целовал. Мало я тебя повыручал из всяких переделок, а ты этакие слова говорить вздумал.

— Неча было и выручать меня, коль супротив собственной воли шел, вырывая назад руку, отвечал Зубарев, но все же сел обратно на сиденье, чуть успокоился.

— Вот–вот, ты еще попрекни меня, что я тебя от неминучей смертушки спас. Попрекни–попрекни, у тебя это здорово выходит.

— Хорошо, не буду больше, — опустил Иван голову, понимая, что спорить с поручиком бесполезно. — Когда в Сибирь поедем? Сейчас прямо, что ли? Мне бы в баньке попариться, а то в остроге завшивел весь, коростами зарос.

— Ко мне как приедем, то и в баньку сходишь, отдохнешь малость, а завтра поутру и поедем.

— Только в Тобольск я не вернусь, — не поднимая головы, буркнул Иван. Под Тюменью деревенька у меня собственная есть, Помигаловой прозывается, там и жить стану.

— Да хоть на Луне живи, лишь бы подальше от Москвы и Петербурга, а то опять в какую историю влипнешь, — с силой хлопнул его по спине Кураев и широко улыбнулся.

… Они ехали уже больше двух недель и проехали Нижний Новгород, меняя на почтовых станциях лошадей да останавливаясь на короткие ночевки на постоялых дворах. Стоял конец лета, и кругом, в полях, белели платки баб, жнущих хлеба; по дорогам, навстречу им, попадались крестьянские хилые лошадки со сложенными на них огромными снопами необмолоченного хлеба. Вдали маячили приземистые стога сена, огороженные заботливой хозяйской рукой невысокой изгородью; по пастбищам сонно двигались стада скота, подпасаемые мальчишками с длинными кнутовищами в руках, которыми они, время от времени громко щелкая, показывали свою строгость и радение в работе.

На одной из остановок, когда поручик пошел требовать смены лошадей, Иван двинулся размять ноги, осторожно обходя сваленные вдоль забора свежеспиленные бревна. Вдруг он увидел, как в конце улицы, поднимая клубы пыли, показалась вереница арестантов и послышался негромкий перезвон кандалов. Он с любопытством остановился и принялся разглядывать угрюмую толпу, неторопливо двигающуюся меж высокими деревянными заборами в глубь села. Солдаты, шедшие по бокам, измучились не меньше самих каторжан и поминутно утирали тыльной стороной ладони пот со щек, покрытых густым слоем пыли.

— Иван! — услыхал вдруг Зубарев крик, и, не сразу поняв, что обращаются именно к нему, повернулся назад, словно там еще кто–то мог находиться. — Да, тебя кричу, тебя, Иван, — донеслось до него, и, вглядевшись в строй арестантов, он наконец увидел кричавшего, и не поверил своим глазам: то был Ванька Каин собственной персоной.

— Каин?! — полуутвердительно крикнул он.

— Я! А то кто же еще! Господин офицер, разрешите с дружком потолковать, не сбегу, вы меня знаете.

— Только не долго, — махнул рукой драгунский офицер, которому, казалось, было глубоко наплевать и на арестантов, и на весь белый свет, настолько он устал от долгой дороги.

— Ну, здравствуй, — подошел к Зубареву, заметно прихрамывая на левую ногу, Иван Каин, — не думал, что свидимся…

— И я не думал. Значит, взяли тебя все–таки, а, Каин?

— Свои дружки и выдали. От сумы да от тюрьмы не зарекайся, так на Руси говорят. А ты куда едешь? В Москву?

— Нет, обратно к себе, в Сибирь.

— Слушай, а возьми меня с собой. Служить тебе стану, как пес преданный, башкой клянусь. А, Иван? — просительно залепетал Каин, и что–то необычное, униженное, молящее проступило в его облике.

— Как же я тебя возьму? Скажешь тоже. Не в лавке фунт мяса купить. Человек, чай. Да еще каторжный.

— А ты поговори с нашим офицером. Я за ним приглядываю, он за дорогу троих или четверых отпустил, родичам в руки передал, а в рапорте пишет, мол, померли дорогой. А кто проверять станет? Кому мы нужны? Поговори с ним…

— Поди, он не бесплатно отпускает, — замялся Иван, — а у меня с собой денег чуть всего.