Читать книгу "Кровная месть. Чеченская вендетта - Ибрагим Хараев"

Зураб медлил.

«Я просто сосчитаю: раз, два, три, четыре и пять. Раз, два, три, четыре…», – Но Зураб вдруг вскинул руку, и мир лопнул, будто разбили лампочку.

Приступ невероятной боли рывком поднял Аслана на ноги. Ноги почти не слушались его, а из груди бил безудержный поток крови. Несколько секунд Аслан просто стоял, пытаясь понять, где он и что случилось. Потом тупо посмотрел на застрявший в пальцах кусок бурой грязи, пока не понял, что это – пистолет. От боли Аслан замычал, оглянулся и пошёл к машине. Он не мог думать, не хотел думать, даже идти было проще, хотя идти было тяжелее всего на свете. Но думать – ещё тяжелее. По пути он несколько раз падал, и один раз, споткнувшись о какой-то камень, почувствовал, что этот камень – мягкий. Ему показалось… Естественно, показалось… Ведь если это не камень, то кто знает, что это?.. Он не хотел знать. Совсем не хотел. И больше всего он не хотел знать, сколько таких камней лежит вокруг. Этого он не хотел ещё больше, чем думать. «Их восемь». Нет-нет-нет. Этого он не знает. И не должен знать. Он должен знать, куда поехала машина. В село или от села. Это важно. А сколько камней… Какое ему вообще дело до каких-то камней? «Полукругом».

На этот раз он свалился прямо на бампер. Аслана беспрестанно трясло. Он бредил. «Раз и два, и пять. И всё». Вдруг он поднялся и завыл, как зверь. Он выл громко, страшно, и в его голосе переплетались боль, злоба, ярость и какие-то другие, совершенно непередаваемые звериные чувства. Не переставая выть, он ударил кулаком по бамперу, так, что осталась вмятина, а потом ещё раз, и ещё. С каждым ударом из его из груди била кровь, но Аслан не замечал, теперь он чувствовал себя волком, оборотнем. Большим, сильным, хищным, голодным зверем. Он сел за руль и включил зажигание…

Он не знал, сколько продолжалась эта гонка, кровавый туман и кровавый ливень застилали обзор, и только каким-то шестым звериным чувством он понимал, что едет в нужную сторону. И вскоре он догнал Зураба…

– Ты предал меня! – закричал Аслан жутким голосом, вцепившись ему в шею. – Ты предавал меня час за часом! День за днём! Год за годом ты строил из себя слепого! Поначалу слепота у тебя была, конечно. Сколько?! День?! Два! Неделю! А потом прошла, и тогда-то ты всё понял! Я заботился о тебе как о сыне, а ты только и думал, как убьёшь меня, да?! – Зураб что-то прохрипел, потому что Аслан душил его, прижав к земле. – Твой отец был собакой, и ты сдохнешь как собака! – Я готов был умереть ради тебя! Я молился за тебя каждый день!

Аслан закашлялся, и в тот момент, когда хватка ослабела, Зураб ударил его по шее. Аслан отлетел в сторону, а Зураб попытался встать на ноги.

– Тебе не уйти. Просто не уйти, ты понимаешь? Мы найдем тебя. Ты хоть понимаешь, что сейчас сделал?

Зураб поднялся, смотря на поверженного врага с холодной уверенностью, вынул из его ослабевших пальцев оружие. Проверил – патроны есть. Навёл.

Ярость уже не могла поднять Аслана. Силы его закончились, он даже не мог говорить. Он нащупал в кармане перочинный нож, но уже понимал, что не сможет нанести смертельный удар. А ещё он понимал, что не прав. Зураб уйдёт. Спрячется. И никто его не найдёт. Никто так не сможет, а он – да. Легко.

И тогда вдруг Аслан захохотал. Нет. Не спрячется. Не уйдёт. Зураб удивился, на мгновение промедлив с выстрелом. Этого мгновения было достаточно – последним усилием Аслан рванулся вперёд и, уже теряя сознание, одним прыжком повалил противника и вбил перочинный нож ему в глаз.

…Давайте закончим это, перевернём страницу и вернёмся к рассказу Канты. Он и умнее меня, и рассказывает интереснее. Его истории хранят в себе какую-то красивую былинность, они – о людях из давнего прошлого. Когда слушаешь эти истории, думаешь: ну, со мной-то такое произойти не может… А мне тяжело, потому что история Зураба – это именно то, что может произойти с нами. Это почти наш современник. Эти люди живут вокруг нас, оглядитесь по сторонам, поспрашивайте, вам и не такое расскажут. Это не байки из склепа, не древняя легенда, это реалии нашей с вами жизни.

Да… Вы, конечно, хотите узнать, что всё-таки случилось с Зурабом? Умер он тогда на горной дороге или нет? Пути судьбы неисповедимы… Мы не знаем, как он жил, о чём он думал, жалел ли о том, что произошло тогда на горной дороге…

Однако, кем бы он ни стал, в конце концов, Зураб победил. Наступили уже двухтысячные годы, времена второй чеченской кампании, когда он последний раз сошелся лицом к лицу с Дарговыми. Было серьёзное столкновение, много жертв… Но тогда Зураб совершил самый важный поступок в своей жизни – он смог убедить одного из Дарговых сказать семье, что он, Зураб, мёртв. Тут сыграли свою роль многие факторы. В первую очередь, плачевное состояние рода Дарговых. К концу войны Дарговы были почти истреблены. Продолжение вражды грозило полным уничтожением семьи. Однако сыграло роль и упорство кровника. Он воевал за свою жизнь. Воевал против превосходящих сил, против самой древней системы. И он победил. Его жизнь снова была его собственностью. Наконец он мог ложиться спать, зная, что больше никто не придёт по его душу. Стоило ли оно того? Определённо – да.

С заснеженной долины под горойЧуть слышно доносился волчий вой,А в скалах притаился смелый барс,В нём дрожью отозвался хищный глас.В том голосе – тоска усталости и злобы,В нём одиночества тоска и голод.Нет страха в сердце барса, лишь предвкушеньеИ духа смутное томленье.Воитель гор и покоритель вьюг,Решим и твёрд, считая сердца стук,И нетерпенья приглушая зов,Направит шаг, не мешкая, на звук.И встретятся глазами два бойца,Замолкнет вой, тропинка так узка…Два воина, два мрачных одиночества,Два диких сердца, бьющих в унисон……Но опыт старых ран и мудростьИх разведут, преодолев тропы той узость…

Глава 14. Руслан Гацуев (2014)

Канте не хватило одного дня, чтобы рассказать всю историю их предков, поэтому Руслан теперь заходил к нему в гости каждый день, проводя у кровати Даргова долгие часы. Что-то старик помнил сам, что-то рассказывал со слов своих предков. Было понятно, что часть он додумывал, будто чувствовал где-то внутри, что события развивались именно так, а не иначе. Руслан не знал, какой части этой истории можно верить, но торопить Канту он не решался, почтительно слушая до тех пор, пока старик не устанет говорить, а потом прощаясь до следующего дня.

К тому же, Канта был замечательным рассказчиком, в его интерпретации история превращалась в притчу, всем тайнам – находились объяснения, у всех «белых пятен» – появлялся смысл. Было понятно, что он сам провёл много времени, размышляя о прошлом своей семьи, думая о том, что его предки хотели «сказать» миру своими жизнями и что они не хотели, но сказали, какой урок они оставили после себя потомкам.

«Мы чеченцы, – говорил Канта. – И мы никогда не должны забывать об этом. Наша сила – в наших корнях, нашей культуре, но, когда мы пытаемся навязывать её против желания, не прислушиваясь к своему сердцу, без милосердия, без терпимости, не слушая Всевышнего, тогда она становится как дерево, вырванное из земли. Аллах хочет, чтобы мы были счастливы. Важно, что у тебя в сердце, кому ты веришь, кому ты направляешь молитвы. Никакие враги и ничто на свете никогда не отнимет у тебя чести, это можешь сделать только ты сам. Умирать за ритуалы, за правила, за идеи – бесчестно. Это самоубийство, великий грех. Убивать за идею – ещё больший грех. Умереть можно за родных, за любимых, за гостя, за друга, за любого, попавшего в беду, за себя и свою честь. Умереть можно за людей, но не за идеи и ритуалы. Мне бесконечно грустно видеть, когда некоторые наши обычаи уничтожают наш народ, стравливают друзей, сводят в могилу невинных, часто лучших из нас. Только когда наша культура сохраняет нацию, когда она пропитана любовью к ближнему, вопреки всему, вопреки всем правилам, всем законам, – только тогда она расцветает, и эти цветы прекрасны. Тогда мы становимся примером для подражания. Тогда мы с гордостью называем себя чеченцами, и видим в глазах уважение, а не страх. Это тончайшая грань, потому что мы всегда были по-своему воинственны. Мы всегда прославляли воинов, всегда считали, что именно воинская доблесть может лучше всего выточить из ребёнка мужчину. Мы всегда стремились взглянуть в глаза смерти, чтобы испытать себя, чтобы получить силу, чтобы всегда иметь возможность пресечь любое беззаконие. Но мы не захватчики, нам никогда не было нужно чужое, и испытание войной мы всегда проходили, чтобы потом вернуться на свой любимый Кавказ и жить там так, как умеем жить только мы, а другим людям позволить жить так, как умеют только они. Мы никогда не умели править, все наши законы – только для своих, для равных с рождения и до смерти, для тех, кто всегда, в любой ситуации, слушает старшего, для тех, кто никогда не склонится перед другим человеком, но всегда – склонит голову перед Всевышним, кто признает только одну власть, один закон – высший. Мы волки, мы не можем управлять ни тиграми, ни баранами, но и подчиняться ни тем, ни другим не можем. Нам это противно. Мы сами по себе.