Читать книгу "Ковбой Мальборо, или Девушки 80-х - Борис Минаев"

Тогда я пошел к главному редактору, и он, устало махнув рукой, решил все мои проблемы.

– Да хрен с ним… – сказал Виктор Александрович, и клавир был принят.

Но иногда я уставал от этой ответственной работы и шел в буфет на восьмой этаж. Там работала буфетчицей такая Люся, немного потрепанная от своей непростой жизни женщина с глазами, подкрашенными ярко-синим цветом, она тут знала всех старожилов по именам, по особой просьбе варила им «двойной» или «тройной» кофе, при этом вся стойка перед кофе-машиной была у нее завалена горой отработанного бурого сырья, и было непонятно, куда она его девает и почему так долго хранит – не обратно же в машину засовывает?

Я сидел и порой по часу размышлял над этой проблемой, знакомых у меня тут сначала не было вообще никаких, но постепенно они образовались.

В частности, образовалась такая Даша (Дарья Сергеевна Смирнова, 1965 г. р., русская, из семьи служащих, член ВЛКСМ с 1980 г., секретарь главного редактора журнала «Комсомольская жизнь», учащаяся вечернего отделения МГПИ имени В. И. Ленина, серебряный медалист). Мы постепенно сблизились на почве этих долгих и грустных обедов, и я даже начал провожать ее после работы до метро. Метро было еще довольно далеко, станцию «Савеловская» только открыли, а «Дмитровскую» – пока даже не строили. Зачем я провожаю Дашу после работы до метро, я и сам, честно говоря, понять не мог, планов не было никаких.

Но вот постепенно это занятие меня увлекло.

Вообще, конечно, мне было о чем рассказать Даше по дороге к метро – каждый новый день в «Вожатом» приносил какие-то яркие впечатления.

Ну например, был у нас в здании такой местный сумасшедший по имени Женя, буфетчица Люся его бесплатно кормила из остатков, и он приходил сюда каждый день, шастая по этажам в поисках «сигареток». Курить тогда можно было прямо возле лифтов, это так и называлось «Место для курения» – стояла аккуратная пепельница на ножке, и сумасшедший Женя курил, не переставая, бычки он потом складывал в пустую сигаретную пачку, и если ему одалживали «сигареточку», он просил сразу еще две.

Входя ко мне, Женя аккуратно закрывал за собой дверь и начинал говорить. Говорил он очень быстро, теряя на ходу целые слова и некоторые звуки, и поэтому получалось у него примерно так:

– Добрый день, вы не знаете, сегодня айраран принесут выкобал чуки буду идти без меня пожалуйста…

Нет, не получается у меня отобразить эту чудную речь Жени на бумаге, но музыка была примерно такая, плюс его невероятно изящное произношение – с диким количеством шипящих, очень точными московскими ударениями и так далее. Я слушал его минуты три, потом он просил «сигареточку, пожалуйста» и аккуратно исчезал в коридоре, как будто растворялся в воздухе. Еще у Жени была такая странная привычка – он просил разменять, например, гривенник или пятачок «по копеечке», я послушно лез в кошелек или в ящик стола, куда часто засовывал мелочь, и долго искал. Взаймы он никогда не просил.

Однажды Женя пришел ко мне страшно взволнованный, и у него неожиданно прорезалась обычная русская речь. Как оказалось, в этот день он столкнулся с ужасным произволом. Произвол этот состоял вот в чем. Раньше Женя проходил в метро мимо турникета, ссыпая мелочь контролеру прямо в ладонь, по копейке, по две, а тут его взяли и не пустили, он устроил скандал, и тогда контролер важно объяснил ему новые правила. Женя сказал мне, что сейчас будет звонить прямо начальнику метрополитена, уселся верхом на мой рабочий стол и начал набирать какой-то номер. При этом он закурил, прямо в кабинете, потом наконец дозвонился и сказал важным голосом:

– Але! Але! Черт, не соединяют…

В этот момент зашел ответственный секретарь редакции Моисей Абрамович Ваксман, лауреат премии Ленинского комсомола за книгу «Рассказы о коммунистах» (милейший, прекраснейший человек), и неодобрительно на меня посмотрел.

– Ты зачем это ему позволяешь? – строго сказал он. – Он же совсем разбалуется.

Одет сумасшедший Женя всегда был в какие-то, честно говоря, лохмотья, то есть у него был единственный пиджак и единственные брюки, которые он заносил до такой степени, что они слегка просвечивали. Зимой он надевал еще шарф и перчатки. Пальто у него, по-моему, не было вообще. Хотя я могу ошибаться, возможно он оставлял его в гардеробе для посетителей, чтобы не смущать всех нас самим видом этого пальто.

Позднее пожилая машинистка Лида из «Комсомольской жизни» рассказала мне страшную историю о том, что Женя когда-то был выдающимся переводчиком-синхронистом с двенадцати языков, с адской скоростью делал рефераты по статьям из иностранной прессы, много зарабатывал на еженедельных обзорах для газеты «За рубежом» и так далее, служил в комитете молодежных организаций ЦК ВЛКСМ и вот-вот должен был получить допуск для выезда в капстраны. Но тут случилась беда – то ли он попал под машину, то ли кто-то из его близких, врать не буду, и Женя банально сошел с ума. Однако тут, в этом здании, буквально все, от машинисток до главных редакторов, помнили его выдающиеся способности и приятный характер и жалели нынешнего Женю, все-таки ассоциируя его с тем, прежним. И даже, говорят, иногда выписывали ему небольшие деньги по каким-то фиктивным договорам.

Все это я узнал потом, а тогда мне казалось, что я – это как раз тот единственный человек во всем огромном здании, с которым Женя мог хотя бы несколько минут разговаривать на своем птичьем, то ли вороньем, то ли воробьином, языке, причем иногда он заходил ко мне несколько раз в течение дня.

Откровенно говоря, делать мне в моем пустом кабинете с пианино было почти нечего, и я визитам Жени был даже рад.

Вообще в этом доме 12А было много всяких чудес. В приложении к журналу «Юный техник» (оно называлось «Юный изобретатель и рационализатор») гнездились разные не совсем нормальные люди, но уже другого рода. Здесь был особый шкаф для проектов вечного двигателя (мне когда-то его показывали, в смысле – показывали шкаф). Многие приносили свои чертежи космических ракет или новых видов стрелкового вооружения, проекты марсианских городов и так далее, хотя требовалось-то совсем другое – придумать, как вынуть из бутылки пробку без штопора, как вычистить ковер без порошка, ну и прочее в том же роде. В буфете я часто встречал этих изобретателей, их можно было узнать по круглым футлярам для чертежей (так называемым тубусам) и особому выражению лица – почти всегда это было оскорбленное величие.

Мы с Дашей Смирновой часто хихикали над ними, но в общем-то зря, это были совершенно особые люди, и если вы в коридоре вдруг проходили рядом с изобретателем, вас как будто ударяло током, до того они были заряжены космической энергией, о которой я тогда имел весьма смутное представление (да и сейчас, пожалуй, тоже).

Ко мне же ходили изобретатели совсем другого пошиба.

Например, часто ко мне ходил Мочалов, изобретатель шарад, ребусов и загадок. Он льстиво изгибался, когда проникал в мой кабинет, может быть потому, что ему хотелось заработать лишние десять рублей в месяц, возможно они имели для него критическое значение, а может эти чаемые им десять рублей были лишь малым подспорьем в непростой судьбе. Но я встречал его сурово, потому что понять ничего в его творчестве не мог и даже не пытался.