Читать книгу "Две головы и одна нога - Иоанна Хмелевская"

– И уже бегает по врачам, оформляет справку о психическом расстройстве, – меланхолически заметил капитан, когда я дослушала до этого места.

– Сообразительный мальчик, – прокомментировала я.

– Он оказался очень полезен преступникам, потому что по роду своих занятий располагал полной информацией о ходе расследования. Теперь о сходстве. Все дело в бороде. Достаточно ее сбрить, и Спшенгель уже не так похож на Либаша. Я видел их фотографии без бород, очень небольшое сходство. Совсем другое строение лица, другие линии губ, зубы.

– А какими будут результаты теперешнего расследования, пан капитан? – спросила я.

Капитан был настроен пессимистически.

– Боюсь, отделается этот тип легким испугом. Спшенгель, видите ли, вовсе и не подшивался под Либаша, он просто пользовался его псевдонимом, заметьте, фамилию использовал как псевдоним на благо фирме, а псевдонимы у нас не запрещены. Единственная реальная опасность угрожает ему из-за американского наследства, но ведь деньги решают все…

А я уже не могла больше слышать о Спшенгеле, надоел он мне хуже горькой редьки. Хорошо бы его кто пристукнул, ведь столько зла он сделал разным людям! Мне тоже, но сама я не собиралась заниматься мокрой работой, пусть лучше кто-нибудь другой…

А капитан, словно подслушав мои мысли, переключился со Спшенгеля на Мизюню.

– И ей ничего не будет. В конце концов, что ей можно инкриминировать? Вдова Либаша, законная, фамилию имеет право носить. И кажется, никого не убила собственными руками… Подобрались они со Спшенгелем… два сапога пара, не знаю, кто хуже.

– А разве сокрытие смерти мужа не наказуется уголовно? – со слабой надеждой поинтересовалась я.

– Во всяком случае, в тюрьму за это не посадят, в крайнем случае отделается условным наказанием или даже просто штрафом. Впрочем, не берусь утверждать, не очень хорошо знаю наш гражданский кодекс. А ведь она была вашей подругой, правда?

Мрачно глянув на него, я опять поднялась с кресла и направилась за очередной банкой пива. У нас с капитаном были все шансы стать алкоголиками на почве этого проклятого дела…

Чтоб ей лопнуть, этой глупой суке! Испортила мне жизнь, а потом еще и напоследок вклинилась.

Впрочем, из пакостей, устроенных ею мне теперь, я могла бы простить все, даже жуткие истории с головами, но не ногу. Нога нанесла мне больше всего ущерба и отравила жизнь. Это же придумать надо! Из-за нее я вынуждена была сократить экскурсию по Франции, ведь имей я в своем распоряжении обе ноги, ни за что не вернулась бы сразу в Польшу, а голову подержала бы пока в холодильнике. Да нет, голову у меня уже по приказанию Мизюни отобрали, совсем задурили мне голову с этими головами…

А вот того, что она устроила мне в молодости, я ей никогда не прощу. У меня были все шансы провести остаток жизни вместе с Гжегожем, Мизюня лишила меня этой возможности. Нет, не могла я ее любить.

И свою жизнь она построила так, как хотела. Ей удавалось все. Сначала организовала себе работу за границей – с моей помощью и за мой счет. Нелегко было устроиться во Франции в те глухие времена, но она спихнула меня и сама пристроилась на подготовленное для меня место. Избавилась от первого мужа, от которого за границей не было никакой пользы, ибо его специальностью была польская литература XVIII века, вцепилась в разбогатевшего Ренуся и, подхлестывая его нагайкой, ринулась завоевывать американский континент. Когда пришло время, заменила Ренуся на прежнего любовника, правда несколько скомпрометированного, но все еще прекрасного организатора и вообще делового человека.

Что было бы, если бы я тогда все-таки приехала во Францию? Пережила семейную катастрофу, пережила измену и близкого человека, и лучшей подруги, разочаровавшаяся во всем, растерявшая присущую мне энергию, без денег, без друзей, скатившаяся на самое дно отчаяния. И что, стала бы драться с Мизюней за свое рабочее место? Честно должна признаться, в нашей профессии она была способнее, хозяева не стали бы менять ее на меня. Пришлось бы мне подметать улицы Парижа. Ага, так и вижу Гжегожа, в каком он восторге от того, что встретил меня на парижской улице с метлой в руке. Ну ладно, он мог наткнуться на меня без метлы, в ту пору мы безоглядно любили друг друга, при встрече не задумываясь бросились бы друг другу в объятия. Помог бы мне получить какую-нибудь нормальную работу, только вот какую? Стала бы писать? Книги или статьи в журналы? Возможно, стала бы работать на два фронта, работать я всегда умела, добилась бы своего. Осталась бы во Франции, завела виллу на окраине Парижа, занялась устройством нашего общего с Гжегожем дома. Это я тоже умела делать. Главной проблемой для меня стала бы забота о моем внешнем виде. Подвязки… гори они огнем, пусть будут подвязки, носила бы их сколько угодно. И шляпы, раз эти две детали женского туалета столь милы сердцу Гжегожа. Шляпы по крайней мере закрыли бы вечное безобразие на моей голове. И все равно, сколько мучений доставляла бы мне проклятая голова, сколько отнимала бы времени! Ничего, Гжегож стоит головы.

К черту голову, подвязки и шляпы! Главное – Гжегож, он мне был нужен, и, кажется, я ему тоже. Мы бы притерлись друг к другу, я бы объехала с ним полмира, потому что заказы он получал со всех концов света, да и без него, по собственным делам, четверть мира наверняка бы объехала. Нет, с ним было бы приятнее…

И вот уже вижу нас вдвоем на пляже в Андалузии, в знаменитом шоу «Тропикана» в Гаване, в горах Алжира, на Гавайях… Нет, на Гавайи не стоит ехать, слишком уж много там прекрасных девушек. Ну хорошо, по пути на Нордкап, на острове Св. Эдуарда, в Калькутте, в Токио, если предположить, что нам повезло и в тот момент в Японии не было бы землетрясения. Вот на нас нападают экзотические бандиты в ЮАР, а я замечательно умею стрелять, Гжегож же великолепно фехтует. Во всяком случае, в молодости умел, надеюсь, с годами не разучился. А вот мы вместе с ним в роскошных апартаментах одного из отелей Ниццы, из окон потрясающий вид на море…

Узрела я себя рядом с Гжегожем и вдруг отчетливо ощутила, какое это было бы счастье. Да все равно где, не обязательно в роскошном апартаменте, пусть в избушке-развалюшке под Верхней Казимировкой. Пусть не было бы это счастье на всю жизнь, пусть лишь несколько лет вместе, я и Гжегож…

И этого счастья лишила меня Мизюня.

Убить ее? Поджечь ее дом? Исключено, ни заговорить с ней, ни даже взглянуть на нее у меня не было сил. И хотя всем сердцем я желала ей всего самого плохого, сама пальцем для этого не шевельну. Пусть удавится своим Спшенгелем, своим богатством, своей счастливой жизнью и исполнением желаний. И даже своей красотой, своей немеркнущей красотой, что бы там Гжегож ни говорил о воздействии неумолимого времени. Мизюня относилась к той редкой категории женщин, над которыми не властно время, которым никогда не грозила опасность располнеть, и надо было очень внимательно рассматривать ее, чтобы заметить следы прошедших тридцати лет. Известно, что возраст женщины выражается в килограммах…

Вот я и сидела в полном бездействии, уставившись бессмысленно в окно, и всем сердцем ненавидела Мизюню…