Читать книгу "Дивизия особого назначения. Освободительный поход - Фарход Хабибов"

– Так точно, товарищ капитан! – И Великов скрылся с глаз, радуясь, что легко отделался.

– Слышь, кобелина, я сейчас тебя ругать буду.

– Что? Романыч, ты это мне? Ругать? За что?

– За то, что ты кобелируешь чище мартовского кота. Чем тебя Маша не устраивала? – Семенов катит на меня моральную бочку.

– Ты про что, Маша всем хороша, и с каких пор Романыч в монахи записался, не ты ли в Гвадалахаре с анархисткой по Кармен Боабдилья романы крутил?

– Я тогда не женат был.

– Так и я не женат, и вообще, про что ты, товарищ майор?

– Как про что? Натешился, понимаешь ли, с Марией, теперь активно прыгаешь на Анну, что думаешь, ты самый умный, а вокруг глупые глухие слепцы? Уже третью ночь замечаю, как вы уединяетесь. Нет, дело, конечно, твое, законы СССР не запрещают кобелировать, но что подумает Маша, если узнает? А если твои бабы сцепятся? Это не мужики, они в уединенное место не пойдут выяснять отношения, они сразу лапами в космы лезут. И каково потом будет состояние бойцов, что они будут о своем комдиве думать?

– Романыч, тебе не понять, люблю я их обеих, причем это началось не вчера и не месяц назад, этим отношениям годы. Причем первая была Бусинка, Маша появилась потом. И каким-то образом обе оказались тут? Что мне делать? И расстаться ни с одной не могу, люблю и Маню, и Аню.

– Тогда эмигрируй в Турцию, прими ислам, вызови обеих и живи там. У нас многоженство не принято, но в любом случае приведи свои отношения в порядок. График составь, что ли, с Аней по четным дням, с Маней по нечетным, – откровенно издевается Семенов.

– Да пошел ты, – огрызаюсь я и отхожу, тут приходит помощь. Это Йигитали с еще одним парнем ведут бывшего херра оберста. У Штирмайера разорван китель, испачканы брюки и морда лица напоминает рожу хари, то есть пельмени в Забайкалье куда красивей и симметричней.

– Командир ака, немис хаммасини айтаман, айбларимни англадим деди, мана олиб келдик[248].

– Ну что, Артур, Йигитали говорит, оберст спустился с небес на землю, обещает петь, как Нина Русланова, послушаем, или тебе Утесов больше нравится?

– Конечно, товарищ капитан, по его внешности видно, что он сейчас согласен и на Беломорканал простым каналармейцем, и рыть будет канал от Белого моря аж к Южно-Китайскому, – хвастает знанием гулаговских реалий Прибылов.

– Где находится ваша дивизия?

Немец, булькая и вздыхая, начинает отвечать, Артур переводит:

– Я только назначен командовать дивизией, командира дивизии убили русские, и меня послали его заменить, дивизия находится в районе Минска.

– Чем и где командовали до того?

– Командовал полком моторизованной дивизии во время Дюнкерка, затем был тяжело ранен при налете английской авиации, получил Железный крест и звание полковника, после временно не командовал, был на излечении. И вот теперь меня вызвали и отправили командовать 264-й легкопехотной дивизией. Но я до нее не доехал.

– Выбирайте: или расстрел, или отправим вас в тыл, в советский лагерь для военнопленных.

– У меня дети, и я хотел бы жить, пусть лагерь, тем более я в войне против СССР участия не принимал, и даже пойман на территории Польши, надеюсь, ваш суд будет ко мне справедлив.

– Хорошо, Йигитали, гони его и веди к нам абверовца, посмотрим, как он споет, надеюсь, по части пения заткнет за пояс полковника.

«Чингизид» увел полковника, а я обратился к Семенову:

– Игорь Романович, что скажешь, не слишком ли мы жестоко с фашистами?

– А ты что хотел, с врагом сантименты разводить, может, его в перины укутать, кофеями поить и холить и лелеять? Нет, ты бы его Ахундову отдал, тот бы немчика так отхолил и так отлелеял бы, что Штирмайер грешникам в аду позавидовал бы, если бы от пола обратно отскребся.

– Согласен, скорей всего, после ахундовской обработки от немца не осталось бы ни рожек ни ножек, да и остатки фашиста пришлось бы потом от земли отскребывать. И знаешь, Романыч, я бы Ахундова за это не осудил. Зная, что он пережил, я бы, наверно, ни слова не сказал бы.

– Ты мне зубы не заговаривай, последыш Дона Жуана, ты лучше разберись со своим гаремом. Бабы – опасные существа, живут на эмоциях, и, поддавшись им, можно делов натворить. А вокруг война. Вот разозлится твоя Анюта и постреляет тебя из ППД, тебя, пожалуй, не особо жалко, нечего кобелировать было, а пули-то могут и в других попасть, чай, в магазине у ППД не один десяток пуль.

– Слышь, Романыч, че пристал, как репейник к хвосту бродячей собаки, говорю же, сам разберусь. Просто пойми, эта ситуации не первый год идет, и разом ее не разрубить, не гордиев, понимаешь ли, узел. Сам же говоришь, что бабы опасны, вот я и думаю, как бы выйти из сложившихся обстоятельств.

– Нет, дело, конечно, твое, сожительствуй, конечно, хоть с десятком, главное, чтобы потом не было «мучительно плохо за бесцельно прожитую жизнь»[249], понял?

– Понял я тебя, Игорь Романыч, сам давно о том думаю, но пока никак.

Пока мы болтали с Семеновым, «чингизид» привел крынку, то есть Кранке, чего-то Йигитали как-то сурово с ним поступил. Крынка идет, обливаясь кровью.

– Йигит сен нима килдинг, мен сал узига келтиргин деган эдим, сен кариб улдирибсану[250].

– Командир-ака, у узича мен олий одаму, сенлар кул деди. Ичига берсам, ужарлик киламан деди, аммо чупонга карши немис нима кила олади, сал тарбияладимда[251].

– Подожди, Йигитали. Ну что, Романыч, мне кажется, клиент готов к ГТО, поговорим?

– Салам, херр Кранке, ну что, отведали кулаков унтерменша? Куда ж вы, интеллигент, на пастуха-то полезли, пастухи в горах на волков с одним ножом ходят, а вы против волка жидковаты. Кстати, за причиненные вам неудобства со стороны «азиата» НЕ приношу извинений, а будете кочевряжиться, вообще отдам ему на съедение. Задача ясна? Теперь будем общаться.

– Да понял я, объясните только, что значит «кочевряжиться»?

– Вы тут не для изучения русской филологии, херр гаумптман, вы тут пленный и отвечать будете на мои вопросы, вам ясно?

Утирая кровь, текущую из носа и вообще с лица (Йигитали кровожаден), Кранке издал звук, похожий на хрюкание, и ответил: