Читать книгу "Хейтеры - Джесси Эндрюс"

Во-первых, против нас выдвинули массу обвинений. В Мэриленде, Виргинии и Теннесси Эш засекли дорожные радары, и ее маме прислали столько штрафов за превышение скорости, что у нее отобрали права. Но было и кое-что посерьезнее: в Миссисипи меня обвинили в причинении вреда по неосторожности за то, что я вырубил электричество в «Перекрестке», в нападении с отягчающими обстоятельствами на Оррина Симмондса-старшего, а также еще в паре преступлений против того же Оррина Симмондса-старшего, которые он приплел просто потому, что был придурком. В конце концов обвинения с меня сняли, но все равно пришлось мотаться в Миссисипи пару раз, говорить с адвокатами и судьей, а моим предкам – сопровождать меня на каждое слушание. Это стоило нам кучу денег, и я чувствовал себя ужасно, потому что сам заварил эту кашу, но расхлебывать ее пришлось другим.

Кроме того, судья снял обвинения при одном условии: триста часов общественных работ в Питтсбурге, и с этих самых пор мне приходится каждую субботу корпеть на раздаче обедов для бездомных вместе с другими малолетними преступниками, которым суд предписал общественные работы. А их засудили за гораздо более серьезные дела, чем мои, и хотя большинство из них нормальные ребята и с ними можно общаться, есть там один социопат по имени Марсель. Однажды он показал мне голубя, которого убил на парковке, и каждый раз, когда мы с ним попадаем в одну смену, я реально опасаюсь за свою жизнь.

Что до Эш, ее родители взбеленились и пригрозили перестать давать ей деньги, если она не переедет к своим бабушке и дедушке во французскую деревню. Там она сейчас и живет.

Вообще-то на фотках эта деревушка очень даже ничего. Но Эш пишет, что теперь каждый день ей хочется что-то поджечь. Это когда пишет, а так я все реже и реже получаю от нее весточку, потому что она из тех людей, кто не слишком любит переписываться. Или перезваниваться. Впрочем, меня это не удивляет. Но все равно немного обидно.

Возможно, одна из причин в том, что, когда она получила назад свой телефон, мы все послушали запись, сделанную в первый день в репетиционной, и та оказалась совсем не крутой. Не ужасной, конечно. Но любительской и монотонной, и вообще не такой, как мы себе представляли. Так что я понимаю, почему Эш захотела дистанцироваться от всего этого.

А вот предки Кори осатанели даже сильнее родаков Эш. Они сказали, что больше не пустят меня на порог, и запретили Кори ходить ко мне домой. Потом конфисковали его барабаны и заявили дирижеру нашего оркестра, что он целый год не будет ходить на музыку. И не только из-за нашего турне. Кори потом признался, что отец усадил его и сказал: мол, Кори, буду с тобой честен, это не то, что ты хочешь услышать, но я не хочу, чтобы ты становился профессиональным музыкантом. Потому что музыканты живут плохо.

Кори сопротивлялся несколько дней, а потом сдался. Такие уж у него родители: с ними не поспоришь. Так что теперь он известен в нашей школе как парень, который играл на барабанах, пока его предки их у него не конфисковали, или как чувак, который ничем не занимается, а просто ходит на занятия, а также планирует инсценировать собственную смерть и сбежать на Юкон.

Что до меня, я вроде как тоже бросил школьный оркестр. Но потому, что в школу Benson перевелся старшеклассник по имени Омар Брайтон, басист номер два летнего лагеря Билла Гарабедяна «Джазовые гиганты будущего». Он классный парень, но я просто не могу играть с ним в одном оркестре. Он слишком крутой джазовый басист. Джазовый гигант будущего, что уж там говорить. А мне просто неудобно, что я отнимаю половину песен у человека, который действительно их любит, в то время как мне они совсем не нравятся. Поэтому примерно через месяц после прихода Омара я покинул оркестр, обставив свой уход как можно деликатнее. Все равно у меня не хватало времени на репетиции из-за всех этих слушаний, поездок в Миссисипи, общественных работ и попыток скрыться от убийцы голубей Марселя.

А вообще говоря, мне было тяжело и грустно.

Но иногда становилось полегче. Например, я позвонил кое-кому из старых знакомых, чтобы извиниться. И с тех пор мы с Шайенн и Шарлиз начали общаться. С Шайенн мы где-то раз в три дня присылаем друг другу маленькие сообщения, состоящие из одних смайликов. А с Шарлиз обмениваемся пожеланиями здоровья, напоминаем друг другу чаще ходить к врачу и держаться подальше от грязных стекол с обочины. По телефону Шарлиз гораздо прикольнее, чем в жизни. Например, по субботам она присылает мне эсэмэски христианского содержания, а я отвечаю ей эсэмэсками буддистского содержания, и она пишет: «ОХ, УЭС, НУ ТЫ И ПРИКОЛИСТ!!!»

Ну а то, что было у нас с предками, – это вообще отдельная история. Но через пару месяцев они успокоились. Сказали, что поняли: в последние пять лет совсем перестали за меня волноваться, потому что я вел себя идеально. Но теперь все изменилось, и отныне они всегда будут за меня волноваться. Знаю, что это звучит ужасно, но еще никогда я не был так счастлив.

Сейчас все случившееся уже превратилось в семейную шутку: мол, под моей невинной личиной скрывается гениальный преступный ум. И каждый раз, когда я возвращаюсь домой, папа спрашивает, удалось ли мне наконец расправиться с Бэтменом.

Но знаете, что действительно круто? В сентябре на день рождения мне подарили собаку. Со стороны моих предков это был блестящий дьявольский ход, потому что теперь, пока собака жива, я просто не могу уехать из Питтсбурга. Это помесь пуделя и корги, странная на вид, но симпатичная и, конечно, не такая большая, как Папа Младший, зато гораздо умнее и обаятельнее, и мама ее не боится. Я назвал щенка Воздушный Конь. Даже Кори согласен, что это отличное имя для собаки.

Хотя у Кори больше нет барабанов и нам запрещено ходить друг к другу в гости, мы по-прежнему проводим кучу времени вместе, слушаем музыку и переписываемся в Интернете.

Но после турне я начал воспринимать музыку иначе. Если раньше все время выискивал недостатки у любой группы, то сейчас перестал. Теперь я просто пытаюсь лучше понять музыкантов.

А недавно мы неожиданно стали сочинять свои собственные песни.

Я сочиняю на басу, а Кори – на отцовской миди-клавиатуре поздней ночью. Песни, конечно, так себе, но у них, безусловно, есть потенциал. Мы отправляем друг другу наметки, потом меняем кое-что, и… я даже не знаю. Вроде звучит интересно.

Конечно, это совсем не то, что играть концерт на сцене. Но в определенном смысле мне так даже больше нравится. Если достаточно долго работать над одним треком и не бояться кое-где оставить небольшие недочеты, в итоге выходит похоже на живой концерт, когда кажется, что все дышат одним воздухом. К тому же оказалось, что Кори офигенно играет на клавишных. Просто рубит, забыв обо всем на свете. Например, в нашей песне «Собаки съели Куки» есть один восьмисекундный рифф, который он играет так, будто несколько десятилетий репетировал в уединенной хижине на вершине горы только один этот кусок.

Когда-нибудь мы покажем наши треки предкам, и может быть, они разрешат нам снова вместе тусоваться. Возможно, Кори даже отдадут барабаны. Но песни еще не готовы.

Им не хватает одного – Эш. Мы посылаем ей файлы почти каждый день.