Читать книгу "Хейтеры - Джесси Эндрюс"

Потом мы еще час сочиняли свою песню под названием «Любовь – это тяжкое преступление». Она начиналась, точно как первая песня, которую мы сыграли в репетиционной «Г»: Кори отбивал медленные четвертные, а я играл одну половинную «ми». Припев пели вместе. Правда, в нашем с Кори случае это было не пение, а скорее вопли. Но нам понравилось пользоваться голосом как инструментом. Для нас это означало переход на новый уровень. Мы еще только начинали привыкать.

До ужина оставалось еще несколько часов, и хотя небо потемнело и нахмурилось, мы вышли на улицу с акустическими гитарами и кахоном Онни и стали гулять по району, играть и петь. За нами увязались какие-то ребятишки; они смеялись и кричали, в итоге мы обосновались на баскетбольной площадке и отыграли всю нашу программу под нависшими тучами, которые никак не могли разродиться дождем.

Так у нас появилось штук десять фанатов. Конечно, некоторым ребятам совсем не понравилось. Но остальные остались в восторге. А больше нам ни до кого не было дела.

Внутри меня бушевала странная смесь чувств. Сердце разрывалось от счастья, но вместе с тем я злился, что чувствую себя таким счастливым, зная, что когда все кончится, так будет намного больнее. Поэтому не мог по-настоящему наслаждаться этим моментом, а с другой стороны, мне было клево до трясучки и я еле стоял на ногах.

Какой-то чувак предложил нам травку, и на минуту показалось, что сейчас кто-то из нас сломается и согласится. Но в итоге все мы сказали «нет».

– Мы не можем принимать наркотики, у нас слишком неуравновешенная психика, – извинился Кори.

– Ясно, – чувак, предложивший травку, медленно кивнул, – спасибо за откровенность.

Когда мы приехали в «Лаймовое дерево», у меня возникло ощущение, будто я пробуждаюсь ото сна, но делаю вид, что пока не понял, что это был сон. Хотя на самом деле уже понял. Это – как знать, что не летаешь на самом деле, но делать вид, что не понимаешь этого, чтобы полетать еще немного. И притворяешься, что мир вокруг – прекрасный и вечно меняющийся сумасшедший мир из твоего сна, который никогда не наскучит и не надоест, в котором ты, как дурак, идеализируешь себя, всех и все вокруг. И веришь, что никогда больше не испытаешь ни растерянности, ни разочарования.

Мы припарковались на стоянке для персонала. У входа стояла полицейская машина, но мы не обратили на это внимания. Дул сильный горячий ветер, и листья на деревьях поворачивались к нам белой изнанкой. Мы взяли кое-что из машины и вошли в ресторан, а там нас ждали копы, родители Кори и мои предки.

Глава 36

Хейтеры

Кори запаниковал и кинулся наутек. Он даже не бросил свои тарелки. Прижал их к груди, развернулся и выбежал прочь, а его родители метнулись за ним, и копы тоже. В конце квартала копы его нагнали, потому что, как-никак, они были профессиональными полицейскими с отличной спортивной подготовкой, а Кори так себе спортсмен. Его уложили вниз лицом на тротуар и надели наручники, а потом его мама стала орать на него, а папа нетерпеливо ходил вокруг, дожидаясь своей очереди. В других обстоятельствах это было бы уморительное зрелище.

Эш спросила Онни, сможем ли мы все равно выступить, и тот покачал головой. Тогда она рассердилась так, как я еще не видел, и наговорила ему кучу всякого дерьма, о чем наверняка потом пожалела. Но Онни, кажется, это совершенно не задело, ведь, судя по всему, он был не обычным человеком, а монахом, существовавшим в другом измерении.

Но больше всех рассердились мои родители. Мама начинала говорить, а потом сжимала губы и качала головой. А папа все время повторял одно и то же: «Блин, Уэсли. Какого черта».

Нас выдал Онни. И его, в общем-то, можно понять. Мамаша Эш выела ему весь мозг с тех пор, как ей позвонили из джазового лагеря. Она считала, что это он во всем виноват.

Поэтому, когда Эш написала ему, он немедленно сообщил всем нашим предкам, и мои тут же вылетели в Новый Орлеан. Предки Кори приехали на машине. Папаша Эш остался в Нидерландах смотреть, как Джессика продула в теннис польской теннисистке во втором раунде какого-то Чемпионата Росмалена на травяных кортах. Мама Эш по непонятной причине осталась в Нью-Йорке.

Вскоре весь запал у Эш вышел, и она перестала орать на Онни и обзывать его долбаным сосунком, который готов выполнить любой приказ любого богатого дурака. Она села за стол, обмякла и стала смотреть, как меня чехвостят мои родители, которые к тому времени вспомнили, что хотели мне сказать:

– Я не отдавал себе отчет, какой опасности себя подвергаю.

– Я не отдавал себе отчет, какой опасности подвергаю своих друзей.

– Нет, послушай меня, пожалуйста.

– Нет, я понятия не имел.

– Ни на минуту не задумался о том, какие страшные переживания мое поведение причинило многим людям, не только моим родителям. Боже, эти четыре дня были похожи на ад!

– Или о том, сколько часов потратили полицейские, чтобы найти меня, хотя могли бы все это время заниматься другими, более важными делами.

– Не говоря уж о десятках тысяч долларов ущерба, которые наверняка придется заплатить.

– Последствия всего этого, ущерб, который ты нанес своему будущему… у нас просто нет слов, Уэсли.

– Вот только, пожалуйста, не говори ни слова, ни слова! Потому что твоя безответственность просто чудовищна, чу-до-вищ-на.

– Молчи!

– Не говори ни слова, потому что мы сейчас не настроены слушать…

– Я вообще не понимаю, кто сейчас стоит передо мной, Уэс.

– Это так на тебя не похоже – быть таким легкомысленным и безответственным, что мне кажется, это даже не ты.

– Это так на тебя не похоже, что у нас просто нет слов.

Я мог бы подколоть их и заметить, что, судя по всему, у них все-таки есть слова. Или, в свою очередь, рассердиться и спросить: а как же семинар, на который они поехали, забыв меня предупредить? Что, если я бы умер в первую же ночь, а они бы даже не узнали? Мог бы просто попытаться урезонить их. Сказать: знаете что, ребят, я так долго был паинькой, что вообще-то можно было бы догадаться, что нечто подобное должно произойти. Хоть раз сделайте мне поблажку.

Но промолчал. Это было так странно и непривычно – стать объектом их гнева, что я просто сидел и втыкал. Словно упал в холодный океан и меня омывало волнами. Поначалу мой организм испытал шок. Но потом я привык и понял, что смогу немного поплавать в холодной воде.

Эш сидела неподвижно в уголке и смотрела на меня и моих предков. Иногда я поглядывал на нее, видел в ее глазах подавленность и знал, что было тому причиной. И мне хотелось лишь одного: чтобы она не мучилась.

Тем временем на улице родаки Кори так на него орали, что он распластался на асфальте и прикинулся мертвым.

Не хочется обременять вас рассказом о том, что было дальше. Потому что мои родители оказались правы насчет последствий и ущерба. Мы натворили реальную кучу дел, и разгребать это дерьмо пришлось долго. В какой-то момент я даже задался вопросом, а стоило ли оно того.