Читать книгу "Поцелуев мост - Галина Врублевская"

Дела мы отложили на потом, а два дня, пока не прилетел Ефим, мы с дочерью заново знакомились друг с другом. Фактически мы расстались с ней, когда Жене было всего шестнадцать лет. Тогда она уехала с отцом в Израиль, а впоследствии, вернувшись в Россию, сразу вышла замуж и тоже жила отдельно. Дочь, повзрослела без меня. Странным образом поменялись наши отношения. Вдруг передо мной оказалась малознакомая молодая женщина. Если бы мы жили вместе, я бы не заметила ее взросления. По-прежнему бы продолжала учить ее жизни, делать какие-то замечания. Но теперь мы были почти на равных. В том смысле, что я уже не была для Женьки безусловным авторитетом. Мы общались с легкой неуверенностью, как два только что познакомившихся человека. Видно, и я для нее не была прежней мамой. Как состоятельная женщина, владелица художественной галереи, я вызывала у нее легкий трепет.

В нашем особнячке я показала зал, мастерскую Ренаты. Татьяна всплеснула руками:

– Как выросла, как похорошела! Я смотрю, ты абсолютная блондинка, под стать немецким фрау. Красишься, признайся?

Женечка, обескураженная бестактностью Татьяны, напомнила, что у нее всегда были светлые волосы, как у мамы. И на остальные вопросы Татьяны ответила коротко, умоляя меня взглядом избавить ее от этого общения. Я извинилась и, отстранив приятельницу, повела показывать Жене мастерскую Ренаты.

Мы присели на старый тюфячок, прислонились друг к другу плечами. Как давно я не ощущала рядом тепло родной души!

Женя осторожно пожаловалась, что жизнь у нее в чужой стране не сложилась. Языка она почти не знает, подруг нет, муж все время на работе и уделяет ей мало внимания. Одна отрада – ребенок.

– Мне всего двадцать четыре года, мама, и никакой перспективы.– Женя вопросительно глянула на меня.

– Женечка, что за настроения! Ты просто устала. Ты здорова, молода. У тебя есть все необходимое для жизни: семья, квартира, здоровье…

Я не могла заставить себя вникнуть в дела Женьки, и она поняла это:

– Ты сказала, что Игорь Дмитриевич просит тебя вернуться к нему? Что тебя удерживает, его инвалидность?

– Для меня невозможен возврат к прошлому, я тебе говорила. И дело не в его состоянии. Я собираюсь соединить свою жизнь с Матвеем Николаевичем.

– Он не показался мне интересным мужчиной, мама. Я понимаю, в твоем возрасте выбирать не приходится… И я не говорю о его внешности. Метр с кепкой, но дело не в этом. Он просто скучный дядька.

– Он очень хороший человек, Женя. Верный, надежный.

– Папа тоже был верный и надежный, но ты его бросила за то, что он остался без работы. А Матвей Николаевич чем лучше? Я у него спрашивала, кем он работает, и он ответил: кем придется!

Ах, Женька, Женька! Ефим давно накачал тебя сказками о своей верности. Он только забыл рассказать, что, когда ты еще лежала в пеленках, он уже ходил налево. Сейчас ты сама мать, может, стоит раскрыть тебе глаза на отца? Нет, какая бы взрослая она ни была, говорить с ней на эту тему я решительно не могу.

– Не все так однозначно, моя девочка. А знаешь, здесь, – я обвела веранду руками, – в этой мастерской работает художница, сотрудница моей галереи, которая тоже попала под чары Игоря Дмитриевича. И она умоляет его разрешить ей жить в его доме.

Как у вас тут интересно! Все кого-то любят, переживают, а я погрязла в трех «К»: Kiiche, Kirche, Kinder[4].

– Церкви, наверно, нет в твоей тройке?

– Нет. Родители мужа хотели, чтобы я синагогу посещала, но какая из меня еврейка. Я себя русской ощущаю. А православной церкви рядом нет. Вот и получается, что душу мне раскрыть негде и некому.

– Разве ты не любишь Михаила? Или он тебя обижает?

– Лучше бы обижал, а так – я его совсем не вижу, он все время на работе. Я понимаю, мужикам вкалывать приходится, особенно сейчас, когда в Германии такая безработица.

– Ладно, Женечка, мы с тобой по театрам походим, по выставкам. Наверстаешь за все годы сидения дома.

– По театрам… – Женя вздохнула и о чем-то задумалась.

Настроение у дочки улучшилось, когда наконец прилетел в Петербург Ефим. Я выделила ему комнату и старалась не оставаться наедине, чтобы не будоражить прошлое. По вечерам мы мило, будто были, как прежде, одной семьей, ужинали на кухне. Ефим рассказывал о своей семье, скупо о новой жене и маленькой дочке. Но особенно гордился своей новой работой. Ефим всегда увлекался фотографией, а теперь сделал ее своей профессией. Он на паях с другом-эмигрантом открыл цифровую фотостудию и принимал заказы, в основном от девушек, желающих стать фотомоделями, – делал для них портфолио. Несколько работ Ефим привез с собой в Россию и собирался выставить в моем салоне. И хотя он заранее не предупредил об этом, я пообещала найти место и для привезенных им портретов. Все было чудесно, пока мы общались втроем.

Но один из дней нам с Ефимом пришлось провести наедине. С утра Женя созвонилась с Денисом и поехала к нему в офис, чтобы передать порученные ей документы. Сказала, что вернется только к вечеру. Ефим задумался, затем предложил прогуляться по улицам нашего детства. Я согласилась. Все лучше, чем сидеть вдвоём дома, а уходить без меня Ефим не собирался. Мы вышли из подъезда, и я свернула к автостоянке (недавно я купила серебристую «ауди» взамен украденного «ровера»), но Ефим остановил меня:

– Не надо машину, пойдем пешком. Погода чудная, да и недалеко до наших пенат. От Поцелуева моста до Львиного рукой подать.

Я не возражала.

– Да, местечко ты классное выбрала! Умеешь окружить себя подходящим пейзажем.

Ефим раскрыл фотокамеру, с которой никогда не расставался, и осмотрелся. Мне и самой нравилось место, где находились мои дом и галерея. Крюков канал прямым рукавом вклинивался в светящуюся солнцем реку Мойку, отдавая ей свои воды. Мы остановились на невзрачном деревянном мосту через канал, который я считала безымянным. С этого места было хорошо кадрировать Поцелуев мост, попавший даже в городской песенный фольклор. До него было метров десять– пятнадцать.

– Встань, Лена, пожалуйста, на Поцелуев мост, для фактуры.

– Снимай, Ефим, без меня. Я не люблю позировать.

– Ладно, тогда я тебя здесь щелкну!

Он отскочил в сторону и остановился у столбика с названием моста, машинально посмотрел вверх.

– Фьюить! – присвистнул он. – Матвеевский мостик. Это что же?! Ты со своими денежками уже своего хахаля увековечила?

О Матвее Ефиму успела рассказать дочь, но впервые Ефим назвал это имя.

– Ефим, не забывайся!

– Да чего ты из себя цацу строишь!

Первые дни бывший муж держался прилично, а сейчас повел себя как встарь. Но сейчас я не была обязана терпеть его закидоны.

– Иди один! Я с тобой дальше не пойду, – твердо заявила я.