Читать книгу "Шмагия - Генри Лайон Олди"

— Потеряли, сударыня?

Отчего-то «сударыня» прозвучало как «гусыня».

— Сейчас, сейчас…

С тыльной стороны шапито, ближе к 3-й Добропорядочной, где жили звонари, большей частью глухие, циркачи обустроили целый походный городок. Снять гостиницу им было не по карману. Любой хозяин гостиницы лишится чувств, явись к нему на постой разношерстная толпа фигляров во главе с игривым китоврасом. В «Жене коннетабля» или, допустим, «Гептамероне», пансионе с бесплатными булочками по утрам, проживали хозяин цирка с казначеем. Подсчитывать прибыль-убытки и расписывать жалованье «по головам» лучше без лишних свидетелей, во избежание. Артисты, гвозди программы и мелкая «тырса», довольствовались шатрами, кибитками и фургонами. На худой конец, сойдет теплое одеяло возле костра. Треск дров в огне, бульканье котлов с ужином, хохот, вопли и брань, ржание, кто-то ухает филином, кто-то щелкает шамбарьером, знакомый бас исполняет а-капелла:

Степь да степь кругом,

Путь далек лежит,

В той степи бегом

Китоврас бежит…

Мускулюс искренне надеялся, что ведьма не сунется в это столпотворение. К счастью, принюхавшись, Мэлис решительно свернула прочь, к «Хромому Мельнику».

Аустерия куда больше нравилась колдуну.

Еще бы найти там Фортуната…

У входа дремал деревянный мельник. Постный день уморил статую: нога-протез торчала собачьим хвостом, на сутане обвисли рюши, кружка вызывала отвращение. Складывалось впечатление, что исполин не пьет, а совсем наоборот. Над мельником, по-видимому смеха ради, кто-то вывесил дерюжный штандарт: «В движенье мельник жизнь ведет, в движенье!»

Применительно к статуе получилось оригинально.

— Плохой тот мельник должен быть, кто век свой дома хочет жить! — мурлыча известный романс и ощущая родство с бедолагой-мукомолом, Андреа ввалился в холл аустерии. Тишина, покой. Гардероб пустует: ни одежды завсегдатаев, ни толстухи-гардеробщицы. Колдун наскоро пригладил волосы перед одним из зеркал. Перед каким именно, он не запомнил. В блестящей, чуть голубоватой амальгаме снова мелькнула крошечная тень, — чтобы исчезнуть, едва малефик рискнул скосить в ее сторону дурной глаз.

С портрета ехидно ухмылялся Пипин Саженный. «Что, братец, купол едет? — блестело во взгляде императора, прославившегося битвой при Шпреккольде и умением скручивать сразу пять кукишей. — Спать ночью надо или вино хлестать, а не в поисках рыскать! Маги-шмаги…»

Ведьма тянула Андреа в первый, «народный» зал. Пустой, как ссора зятя с тещей, зал выглядел нелепой фантасмагорией. Зато из «чистого» зала слабо, но отчетливо доносились обрывки разговора. Придержав рыжую за плечо, Мускулюс навострил уши. Ведьма рвалась в бой, но последователи школы Нихона Седовласца отличались крепостью телесной.

Смирись, сударыня. Не вырвешься.

— … с вашим талантом Реттия падет в три дня! Поверьте, я знаю толк в изящных искусствах!..

— Вы меня смущаете, сударь! На столичный ангажемент нужна лицензия Департамента Просвещения. А труппа Ухаря Мозеса наверняка станет чинить препоны. Они пользуются покровительством герцогини Клотильды: ее великовозрастный сын обожает цирк! Мозес давно втерся в доверие к герцогине, очерняя коллег…

— Пустяки! По средам в загородном имении Прельи устраиваются салоны тонких импровизаций. Я непременно возьму вас с собой…

— Вместе с Гриней!

— Разумеется! Надеюсь, вы гарантируете благопристойное поведение китовраса? Одно приватное выступление перед герцогиней и гостями плюс моя рекомендация, и лицензия у нас в кармане! Ухарь с досады изжует себе все локти!..

— Не знаю, как и благодарить вас, сударь!..

«Изменщик!» — шепот ведьмы, в пылу ревности забывшей привитые ей манеры, шуршал сталью. Меч полз из ножен: разить. Мускулюс усилил хватку: иначе вырвалась бы.

Поднес палец к губам: молчите, глупая женщина! Ревнивица могла обознаться, но колдун отчетливо слышал: Фортунат разговаривал с лилипуткой Трабунец. Это не могло быть случайным совпадением. А в любовную страсть малефик и вовсе не верил. Хотя сплетничали, будто дамы-недоросли страстны чрезвычайно, одаривая счастливцев сверх меры. Овал Небес, что задумал охотник на демонов, ведя светскую беседу с очарованной циркачкой?!

Слабый расход маны трепетал в воздухе, отдавая лавандой.

Фирменный запах работы Цвяха?!

Исследовать легчайшие чары, творимые напарничком, Андреа поостерегся. Маг высшей квалификации уловит посторонний надзор, не прекращая болтовни и собственно волшебства. Обижать же Фортуната слежкой, а тем паче недоверием, было глупо.

Колдун понизил голос:

— Мэлис, дайте слово, что будете вести себя прилично!

— Ах он подлец!..

— Сударыня ведьма! Если вы не возьмете себя в руки, мы разворачиваемся и уходим! Или я запечатаю вам уста «Печатью Буффонида»! И при каждом бранном слове вы станете плеваться чернорубцовыми жабами!

— Это у которых роговые шипы сидят на бородавках? — деловито осведомилась ведьма. — А брюшко пятнистое?

— Да. И горлышко становится желтым в брачный период.

— Вы очень злой человек, сударь Андреа. Вас, наверное, много обижали в детстве.

— Клянетесь быть выше подозрений?

— Клянусь, типун вам на язык…

— Эй, заговорщики! — Фортунат Цвях, венатор и кавалер, высунулся из «чистого» зала в «народный». — Вас в Чурихе слышно. Мастер Андреа, вы же разумный человек! Спорить с ведьмой? С этой чудесной, но крайне подозрительной особой? Зизифельда, звездочка арены, позвольте представить вам моих друзей. Уверен, не пройдет и получаса, как вы с Мэлис станете близкими подругами. А господин консультант лейб-малефициума составит вам протекцию в столице не хуже моего…

Лицо мага сияло добродушным румянцем. Во взгляде бурлило озорство, несвойственное его возрасту и положению. Хотя какое там положение? — беглец, лжеоборотень, без пяти минут государственный преступник…

— В самое яблочко! — расхохотался Фортунат, с легкостью прочитав мысли колдуна. — Вы только забыли довести рассуждение до конца, друг мой. Какие наши лета? Закрутим усы винтом…

Он подался вперед и шепнул, скорее для Мэлис:

— И все бабы — наши!

* * *

В дальнейшей беседе Андреа участия не принимал.

Можно сказать, в этом он уподобился троице Веселых Братьев, сосредоточенно пьянствовавших в углу за счет казны, в обнимку с мировой скорбью. Братьев обязывали сан и данные обеты, колдуна же ничего не обязывало. Уткнув нос в кубок дымящегося гипокраса, отдающего корицей, он смотрел вполглаза и слушал вполуха. Помнится, случайно оказываясь в салоне, где заезжий бард-экспромтер исполнял увлекательные chansons de geste, аккомпанируя себе на кобзе, Мускулюс искренне ненавидел таких героев повествования, которые поперек фабулы вдруг усаживались есть-пить и философствовать. Мерзавцы вызывали нервную зевоту.