Читать книгу "Вестники времен. Рождение апокрифа - Андрей Мартьянов"

Правила гласили: победитель имеет право забрать у побежденного доспех, оружие и коня или, по уговору, взять выкуп, причем весьма немаленький. Странствующие рыцари слетались на крупные турниры, как мухи на навоз. Если употреблять термины другой эпохи, это были настоящие профессионалы, которые жили и кормились только схватками. При удаче странствующий рыцарь (обычно великолепно владеющий оружием и всеми особенностями как пешего, так и конного боя) мог завалить какого-нибудь герцога, потребовать выкупа и спокойно доживать свои дни в приобретенном на честно заработанные деньги маленьком, но своем собственном поместье.

Везло немногим, а потому встретить такого вот ловца удачи с большой дороги можно было где угодно – от Палестины до Португальского королевства. Зловредные и голодные соискатели чужого добра устраивались на мостах или перекрестках, поджидая добычу, объявляли проезжим, что «дали обет» бессонно сторожить мост до самого заката и сражаться с любым, кто попытается его перейти. Зачастую от подобного авантюриста можно было откупиться, но иногда встречались рыцари идейные – действовавшие в полном соответствии с балладами. Таких сумасшедших уважали, хотя и побаивались.

Рыцарские обеты, по мнению Гунтера, являлись настоящим проклятьем. Мишель с самым серьезным видом недавно поведал ему некоторые примеры, и германец только глаза таращил, выясняя для себя новые подробности бытия славного дворянского племени. Самым жутким обетом считалось слово незаконного сына графа Анжуйского Ренье: сей молодой человек то ли спьяну, то ли в горячке пообещал в течение года никому ни в чем не отказывать. Бедняга Ренье за двенадцать месяцев превратился в задолжавшего всем и каждому нищего оборванца, ибо просьбы окружавших его людей в основном носили имущественный характер. Он даже перетерпел требование какого-то крестьянина подарить ему рыцарский меч, каковой, по слухам, оным крестьянином был незамедлительно пропит. Зато Ренье д'Анжу прославился на всю Аквитанию как добродетельный христианнейший рыцарь.

Прочие истории тоже звучали неутешительно. Благородные точно соревновались между собой в изощренности фантазии. Не снимать кольчугу и одежду, пока крестоносцы не отберут у Саладина Иерусалим. Никогда не лазить на деревья. Использовать только пурпурные платочки. Не пить в день больше одной бочки вина (меньше – можно). Убивать всех встретившихся на дороге зайцев, но только в скоромные дни. Ни в коем случае не есть змей и лягушек. Не входить на палубу корабля под красным парусом… И так до бесконечности.

Все пределы здравомыслия перешел некий бургундский граф, пообещавший отныне и впредь охотиться исключительно на львов, подобно рыцарям-тамплиерам. Половина состояния мессира графа ушла на закупку в Тунисе и Египте полутора десятков отловленных животных, которых периодически выпускали в лес и устраивали шумную облаву. Можно себе представить растерянность обитателей маленького монастыря, расположенного в подернутом осенней желтизной буковом лесу мирной Бургундии, когда во двор обители однажды влетел спасающийся от погони гривастый лев, а за ним с гиканьем и воплями ворвались охотники…

Дворянство жило весело, рассеивая скуку самыми невероятными причудами, но, к счастью, далеко не все давали обеты, были странствующими рыцарями или меланхоличными поклонниками Прекрасных Дам (женщины, между прочим, чудили не меньше, но изощреннее, требуя от верных рыцарей самого невероятного. Найти голубую розу, в природе не существующую – это еще полбеды, хуже, когда дама требует от пропахшего дымом бивуаков, потом и пролитой кровью шевалье в течение полугода вязать шерстяные носки…).

Крестоносное воинство Ричарда и Филиппа в абсолютном большинстве состояло из людей обстоятельных. Посему никто не ударялся в чудесные приключения, а к проводимым перед походом в Палестину турнирам дворяне относились, как к необходимой тренировке перед боями в Святой земле. Странствующие рыцари, не признававшие над собой никакого руководства, кроме чести и долга, отправились на Восток своим ходом и уже вовсю геройствовали под Аккой.

Гостей на мессинском турнире собралось немного, в основном явились охочие до драки рыцари, для которых подготовили два ристалища. Сицилийские плотники соорудили весьма хлипкие помосты (иногда случалось так, что непрочные трибуны, возведенные на скорую руку, обрушивались в самый неподходящий момент, как, например, шесть лет назад в Руане, где король Старый Гарри давал очередной турнир. Победитель собирался короновать прекраснейшую из дам, но в этот момент трибуны вдруг аккуратно сложились. Вместо торжественной церемонии пришлось вытаскивать перепуганных дворянок с детьми и слугами из-под дощатого завала).

– Интересно, где Серж? – вслух подумал Гунтер и получил в ответ искренне-недоуменный взгляд сэра Мишеля:

– При Беренгарии, конечно. Думаешь, Элеонора так просто его отпустит?

– Как бы не натворил чего… Нам ведь потом расхлебывать. Сам знаешь, какой он. Простой, как медный полупенсовик.

– Обойдется, – легкомысленно отмахнулся рыцарь. – Ты глянь! Король!

– Который? – прищурился Гунтер, поглядывая на широченную площадку перед трибунами. Вопрос был вполне справедлив, ибо турнир облагородили своим присутствием все три ихних величества – сицилиец, Ричард и толстяк Филипп-Август. Капетинг не сражался, ибо заботился о своей безопасности – если король Франции пострадает, кто же поведет армию в Палестину? Посему Филипп взгромоздился на трибуну в самом центре и просто наблюдал, азартно подбадривая французов и любезничая с дамами.

Ричард, король-рыцарь, не имел права не принять самого живейшего участия, попеременно исполняя роль то судьи, то поединщика. Пусть король не разбирался в политике и не умел править страной, зато воинскими доблестями овладел в совершенстве. Alter ego английского венценосца, Бертран де Борн, принял участие в боях всего один раз, довольно умело поразил рыцаря из свиты Танкреда и на том утихомирился – не любил менестрель заниматься не своим делом.

Зато Ричард буквально красовался. По очереди он выбил из седел герцога Бургундского, принца Шотландии Эдварда, графа Фландрского и еще четырех не столь значительных и знаменитых рыцарей. Дамы восторженно ахали, а у Гунтера почему-то зародилось подозрение, что королю поддаются – Мишель моментально опроверг эту еретическую мысль. Во-первых, дворяне всегда сражаются честно, любое притворство нанесет сокрушительный удар по репутации и достоинству. Во-вторых, тот же самый герцог Бургундии терпеть не может Ричарда и был бы счастлив повалить на землю заносчивого короля. В-третьих, слава человека, победившего самого Львиное Сердце, окажется стократно дороже. Уже восемь лет Ричард не знал поражений на ристалище.

Предстоял весьма интересный бой. Сходились царственные особы – англичанин бросил вызов Танкреду, тоже имевшему славу непобедимого. Только Ричард этой славой вовсю пользовался, его подвигам посвящались баллады, а Танкред был человеком достаточно скромным – с пятнадцати лет он воевал с маврами и берберами, проводя долгие месяцы в корабельных походах к берегам Африки. Немудрено научиться почти в совершенстве владеть клинком.

Лошади разошлись на положенное расстояние – по оценке Гунтера, около ста метров. Он попытался посчитать, какова же будет сила столкновения при ударе, особенно если учитывать встречное ускорение, но отказался от этой мысли. Крепкий все-таки здесь народ, если без особого вреда для здоровья может переносить настолько мощные удары копьем.