Читать книгу "Архив - Виктория Шваб"

— Справился? — Я убираю ключ в карман.

— Не совсем. Мне нужна твоя помощь.

Уэсли снова скрывается в ванной. Я иду к нему.

На полке у раковины выстроился батальон лекарств и средств первой помощи. Может, стоило отвести его в Архив, но порез у него на лице не такой уж серьезный — у меня однажды был намного страшнее, а мне сейчас не хочется объяснять Патрику, что случилось.

Порез снова начинает кровоточить, и Уэсли промакивает его клочком туалетной бумаги. Я копаюсь в специальной аптечке и нахожу тюбик со специальным клеем.

— Наклонись ко мне, жердь, — говорю я, пытаясь касаться его только ватным тампоном, но ни в коем случае не голыми руками. Из-за этого я не могу нормально размазать средство, промахиваюсь и капаю Уэсу на подбородок. Уэсли вздыхает и берет меня за руку. Шум вспыхивает у меня в голове, пронзительный, как перебор электрогитары.

— Ты что творишь?! — возмущаюсь я. — А ну отпусти!

— Нет, — просто отвечает он, отбирает у меня тампон и клей, отшвыривает их в раковину, и прижимает мою ладонь к своей голой груди. Шум становится оглушающим. — Тебе придется разобраться с этим.

Я морщусь как от зубной боли и стараюсь перекричать шум в своей голове:

— С чем разобраться?

— Как обрести тишину. В этом нет ничего сложного.

— Для меня есть! — огрызаюсь я, пытаясь оттолкнуть его, заблокировать шум, построить между нами воображаемую стену, но становится только хуже.

— Все потому, что ты пытаешься бороться с шумом. Ты пытаешься отгородиться от него. Но люди состоят из шума, Мак. Весь мир полон шума. И чтобы обрести тишину, не стоит отталкивать от себя все окружающее. Нужно, наоборот, погрузиться в него. Вот и все.

— Уэсли, пожалуйста, отпусти.

— Ты умеешь плавать?

Рок-группа беснуется у меня в голове, где-то между ушами и глазами.

— Какое это имеет значение?

— Хорошие пловцы не борются с водой. — Он берет другую мою руку. Я смотрю ему в глаза и вижу, что даже при слабом освещении они поблескивают золотинками теплой карамели на карем фоне. — Они движутся вместе с ней. Сквозь нее.

— И что?

— А то, что тебе пора перестать бороться. Позволь шуму стать белым. Позволь ему превратиться в воду, в океан. И просто плыви.

Он не сводит с меня золотистый взгляд.

— Просто плыви, — шепчет он.

Это противоречит моему непреодолимому рефлекторному желанию: я не могу перестать уклоняться, не могу впустить в себя шум.

— Поверь мне, — говорит он.

Нервно выдохнув, я решаю попробовать. Отпустить себя. На мгновение шум Уэсли волной окатывает меня, громче, чем обычно, проникая до самых костей и эхом отдаваясь в голове. Но затем понемногу он начинает успокаиваться, угасать. Он становится равномернее. Превращается в белый шум. Он везде и нигде одновременно, окружает меня, обвевает меня, но впервые за все это время не бушует в моей голове. Я выдыхаю.

Уэсли выпустил мою руку и унес шум со своим прикосновением.

Я смотрю, как он улыбается, и удивляюсь. Это не кокетство, не хитреца и не флирт. Это искренняя гордость за меня. Я не могу ничего с собой поделать и улыбаюсь в ответ. А потом меня накрывает головная боль такой силы, что я жмурюсь и кладу голову на раковину.

— Первые шаги, — сияя, говорит Уэс. Он протягивает мне тюбик с клеем. — Ты не будешь против замазать мне рану? Я бы не хотел, чтобы остался шрам.

— Спрятать его мне точно не удастся, — говорит он, спустя некоторое время глядя на себя в зеркало.

— С ним ты выглядишь брутальнее, — замечаю я. — Просто скажешь, что подрался и проиграл.

— Откуда ты можешь знать, что я не победил? — Он находит в отражении мои глаза. — Я не могу бесконечно использовать отмазку с дракой. Слишком часто я такое говорил.

Он стоит ко мне спиной. У него сильные плечи с четко обозначенными мышцами. Я чувствую, как к лицу приливает кровь, когда мой взгляд соскальзывает вдоль позвоночника, мимо лопаток и вниз, к пояснице. В изгибе у копчика, в небольшой ранке поблескивает осколок стекла.

— Не шевелись, — говорю я и прикладываю кончики пальцев к его спине. В мою голову врывается шум, но я не пытаюсь его вытеснить. Я позволяю ему успокоиться вокруг себя, как ряби на воде. Шум не пропадает, но я без усилия могу думать и позволить ему себя окружить. Вряд ли я стану горячей штучкой, обожающей близость и прикосновения, но возможно, со временем научусь спокойно плыть в этом шумном океане.

Уэс встречает мой взгляд в зеркале и многозначительно изгибает бровь.

— Нет предела совершенству, — говорю я, зардевшись.

Затем провожу пальцами по его позвонкам и касаюсь осколка. Уэсли напрягается под моим прикосновением, и я тоже невольно подбираюсь.

— Пинцет, — говорю я, и он передает мне инструмент.

Я зажимаю пинцетом осколок, надеясь, что он не вошел слишком глубоко.

— Вдохни, Уэс.

Он слушается, набирает в грудь воздух, и его спина расширяется под моими руками.

— А теперь выдохни.

Когда он выдыхает, я вынимаю осколок. Его дыхание прерывается, когда стекло выходит из плоти. Я протягиваю ему осколок, чтобы он мог посмотреть.

— Неплохо. — Затем обрабатываю ранку и заклеиваю пластырем. — Тебе, наверное, стоит оставить его на память.

— Ага. — Он поворачивается ко мне лицом. — Я отмою его от крови и сделаю своей реликвией, а под рамкой напишу: «В память о сбежавшей Истории и стеклянном кофейном столике в 2С».

— Ой, нет, — говорю я, забирая осколок из его раскрытой ладони. — Я бы не стала его отмывать.

Уэс кладет его в кучку битого стекла на краю ванной, не сводя с меня глаз. Он больше не улыбается.

— Из нас получилась неплохая команда, мисс Бишоп.

— Точно.

Это правда, и она заставляет меня не обращать внимания на жар в груди и легкое волнение, похожее на трепыхание крыльев бабочки. Это просто Уэсли. Мой друг и напарник. Может, когда-нибудь мы с ним станем Отрядом. Боязнь потерять его заставляет меня держать в узде свои страсти.

— В следующий раз, — говорю я, отстраняясь, — не открывай мне дверь.

Я отмываю запачканную раковину и оставляю Уэса одного, чтобы он мог одеться, но он идет за мной по коридору, словно забыв о рубашке.

— Видишь, что я получил за свое стремление быть с тобой джентльменом.

Бог ты мой, он даже сейчас флиртует!

— Больше никакого джентльменства, — отрезаю я, направляясь к себе. — Совершенно очевидно, что оно не доведет тебя до добра.

— Очевидно, — спокойно соглашается он и непринужденно обхватывает меня сзади.