Читать книгу "Золотая акула - Андрей Молчанов"

– У вас тут что, работа? – не открывая глаз, прошептала Леночка, прижимаясь ко мне восхитительно горячим, сухим телом.

– Да, дьявол ее побери! – Я с трудом пытался разлепить набухшие веки.

– Какая?

– Ну… работа-то не волк, зато начальник – зверь! – С трудом сохраняя равновесие, я шагнул к окну.

Папаня, стоявший у «мерседеса» с распахнутыми настежь дверьми, выразительно погрозил мне кулаком.

– Щ-щас, мою бабушку так-растак! – Я скривил ему зверскую рожу. – Без меня не обойдетесь, что ли?!

– Так и поделим все без тебя, – донесся бесстрастный ответ. – Спи. Дорогой товарищ. – После папин голос повысился: – Его благородие только просыпается, а у меня уже вся жопа мокрая от беготни! Всю ночь с бомбой мудрили, герметизировали, кабель сранья покупали-выбирали…

Я обернулся к Лене. Молвил повинно:

– Должен ехать. Что делать! Люди хотят хорошей жизни, а им постоянно устраивают веселую…

Она с неохотой раскрыла глаза. Произнесла через вздох:

– Позвольте чисто мужской вопрос: что делаете сегодня вечером?

– И вечером – служба, – ответил я. – На мне ребенок и любимая женщина. Буду с ними занят до следующего утра.

– А утром снова на службу? – Она потянулась. – Ладно. Что в таком случае вы предпочитаете на ужин, любимый мужчина?

– Мы пойдем в ресторан.

– Ну-ну! – сказала она рассудительно. – Не надо излишнего изобилия красивых жестов. Источников доходов на острове Фуэртевентура весьма немного. А на помощь извне теперь рассчитывать не приходится. Или вы граф Монте-Кристо?

– Стремлюсь быть таковым, – поведал я. – Но покуда не выходит. Хорошо, согласен: пускаемся в семейное плавание. Дизеля – на экономический режим!

Острить-то я острил, но, когда выходил из дома, не без трепета душевного подумал о той доле правды в каждой шутке, что в количественном своем отношении иной раз невольно над самой шуткой преобладает…

На Леночку, как мне показалось, я произвел впечатление во всех смыслах благоприятное, однако беда всех этих первых впечатлений в том, что им довольно трудно соответствовать в дальнейшем.

– Хорош! – восхищенно сказал папаня, обозрев мою деформированную активным образом ночной жизни физиономию. – Герой полотна Пикассо! Матрос с торпедированного сухогруза… Ну, починил разбитое сердце свояченицы покойного?

– Поехали, изуверы, – хрипло откликнулся я. – Дайте воды.

– Чего, уже потек радиатор? – не удержался от пошлой подковырочки братец Вова – клянусь, наверняка глубоко завидовавший мне.

– Слушай, я тебе не подушечка для иголок! – взорвался я.

– Чего ты злишься? Я ж о тебе беспокоюсь… Вот и презервативы тебе купил, черного цвета, специально…

– Почему… черного? – обернулся я на него.

– Ну… в доме траур… Твой такт оценят…

Я беспомощно отмахнулся от негодяя вялой со сна кистью.

Обижаться на братца было бессмысленно. Слышал, что как-то спьяну наткнувшись на процессию, возглавляемую его знакомым, хоронившим жену, Вова, давно не видевший приятеля, удивившись, спросил его: ты что, мол, разве женился? И, услышав скорбное подтверждение, протянул руку, торжественно заверив: «Поздравляю!»

Его прикольчикам с душком черного юмора еще с детства не виделось конца и края.

Память фрагментарно воссоздала из прошлого пластмассовую челюсть вампира, которой Вова пользовался, без очереди пролезая за дефицитной некогда водкой в раздаточное оконце магазина и повергая ужасным оскалом в шок и содрогание пытавшуюся его урезонить очередь; рога лосей и горных козлов, презентованных или же внаглую проданных супругам соблазненных им женщин…

Один из рогоносцев, некто Фридман, бывший Вовин начальник – низенький, толстенький, с приплюснутым носиком, добродушно именуемый им Фрюшей, прознав об измене своей неблаговерной с подчиненным, выкинул подаренные рога с балкона, разбив ими лобовое стекло своей машины, а затем, трясясь от ярости, несправедливо, как полагал Вова, уволил соблазнителя по статье «Несоответствие занимаемой должности», за что в ответ был анонимно подписан на ежегодный журнал «Скотоводство и свиноводство в СССР».

– На почту завернем, – сказал Вова сидевшему за рулем Сергею.

– Зачем на почту? – спросил я.

– Кишка его бросила, – едко пояснил папаня. – Нашла вариант. Вчера в Москву звонил…

– Н-да, – процедил Вова равнодушно. – Не дождалась замка в Испании, не хватило терпения.

– А на почту-то зачем?

– Увидишь.

Из багажника Вова достал увесистый сверток.

На почте у стойки латинскими буквами заполнил текст сопроводительной телеграммы:

«В связи с изменившимся семейным положением и материальными затруднениями высылаю замок по частям».

Затем, попросив у служащего жирный черный фломастер, развернул сверток. В нем я увидел большой, обтесанный с двух сторон булыжник.

– Из руины какой-то вчера вытащил, – пояснил мне Вова, старательно на булыжнике выводя: «Деталь № 1».

Я представил Вовкину манекенщицу, волокущую тяжкий подарок из Африки длинной дорогой с почты домой.

– Интересно получится, – кивнул Вова, откликаясь на мои мысли.

Денег на свои хохмочки братец никогда не жалел.

В океане нас ждал неприятный сюрприз: в нескольких кабельтовых от банки торчала памятником изящного кораблестроения беленькая яхта с безлюдными палубами.

Серега ругнулся сквозь зубы. Он уже напялил гидрокостюм и приготовил заряд, чтобы заложить его в указанное папаней место на палубе субмарины.

Василий увязывал фал на горловине мешка с песком, должным придавить своей массой взрывное устройство, придав необходимую направленность возмущенному детонацией тротилу.

В свидетелях наших манипуляций мы, естественно, не нуждались.

Пришлось, расчехлив спиннинги, прикинуться праздными рыбачками.

Прошел час, затем другой, однако проклятая яхта не удалялась, как вкопанная замерев в штиле – столь редком в этих местах и столь удобном для наших погружений.

– Ладно, – сказал папаня Сергею. – Что мы, нырнуть не имеем права? Имеем. Прилаживай бомбу, а дальше посмотрим…

С неприязнью покосившись на подозрительное судно, Сергей взялся за лямки акваланга.

В пучину потянулся капроновый сигнальный конец и гибкий кабель, приделанный к электродетонатору. Следом, тяжко перевалившись через борт, канул в синь воды грузный мешок.

Подрывник копался у лодки недолго: вскоре его голова, затянутая в черную мокрую резину, появилась у кормы катера. Плюхнувшись на лавку и стягивая с ног скользкие ласты, он доложил: