Читать книгу "Золотая акула - Андрей Молчанов"

– О, как нас здесь не любят! – констатировал Сергей, бросив косой взор на ущемленную в правах домовладения аферистку.

До калитки нас провожало глухое нечленораздельное урчание клокотавших в груди Фиры Моисеевны негативных эмоций.

А через полчаса мы уже сидели в стенах ресторана, обтянутых вишневым бархатом, с наигранной непринужденностью болтая с нашими дамами – особами весьма привлекательными и острыми на язык.

Сестры были похожи друг на друга: обе высокие, русоволосые, прекрасно сложенные (тут у меня всплыло папашино определение Вовиной супруги), и – очаровательно-обаятельные.

Впрочем, на такого рода оценках сказывалось долгое отсутствие в моем окружении прекрасного пола и значительное количество выпитого сегодня «сухарика».

Официант – незаметно-проворный, как ниндзя, учтивым призраком витал вокруг стола, меняя блюда и вина.

С небольшой эстрадки, где расположились музыканты с гитарами и с балалайками местных модификаций, доносилось:

Gran Canaria – una,

Tenerife – dos,

El Hierro у la Gomera – tres у cuatro son.

Lanzarote – cinco,

La Palma – seis,

Y con Fuerteventura – siete son.

Испанцы пели великолепно: сильными, чистыми и страстными голосами, а слаженно звеневшие серебром струны своей искусной гармонией вызывали невольный восторг, чем-то схожий с испытанным мной некогда в кабачках лежащего в тысячах километров отсюда Тбилиси.

Вот ведь как странно: безусловно есть что-то загадочно общее в музыкальных культурах народностей, населяющих широкую виноградную полосу Европейского материка, и, наверное, имеется сей тайне наукообразное логическое объяснение, мне неведомое.

Девочки, по всему чувствовалось, были нам искренне рады. В своем заточении на экзотическом острове со всеми прелестями его ландшафтов они тем не менее оставались бесконечно и удрученно одинокими, а мы – типы с грязными, чего греха таить, мыслишками, наверняка очевидными, – являлись для них все-таки неожиданной отдушиной с перспективой каких-то долгосрочных отношений, в отличие от категории залетного, однонедельно-курортного контингента.

Естественно, для усиления заинтересованности в наших персонах затянутых в Серегины сети красоток приходилось разглагольствовать и пыжиться, обещая прогулки на катере (я легко представил себе реакцию Василия), плавание с аквалангом (реакции папани и Вовы) и – совместный поход на выставку местных живописцев в культурный центр Ла-Олива. Наверняка – мазня, потерянное время на ее глубокомысленное созерцание, однако придумать более оригинальное культмероприятие на данном клочке вулканической суши я не сумел.

О делах Вериного мужа – полагаю, рискованных, – вопросов мы, конечно, не задавали, да и вообще, как я заметил, в любой праздной отечественной компашке, имеющей отношение к коммерческой активности, с недавних пор выспрашивания о том, кто чем занимается, становились откровенно неприличными, поскольку, думается, любой бизнес неизменно имел криминальный оттенок, а все тяготели к созданию благолепного образа собственной персоны в глазах окружающих.

Естественно, умолчали мы и о своих подводных изысканиях, хотя военные приключения папани, связанные с островом Фуэртевентура, я описал, вызвав у дам восхищение подвигами родителя. Правда, в итоге Вера не без сарказма спросила:

– Так что, вы осуществляете поход по местам боевой славы фашистских подводников?

Сергей, тут же припомнив пришедшийся к месту анекдот, сменил галс, замяв скользкую тему.

Танцуя с Леной, я вдруг с уверенностью ощутил, что наша сегодняшняя встреча обязательно получит свое продолжение, далекое от вульгарных определений моего грубияна папаши.

В нас утвердилось то бесспорно истинное мгновение щемящего обоюдного понимания необходимости друг другу, от которого мы, так же взаимно смутившись, онемели и возвратились за стол подобно двум заговорщикам.

Официант принес на десерт какое-то зеленое желе, а заверещавший в сумочке у Веры телефон – черную новость из Питера: час назад застрелили ее муженька-коммерсанта.

Безоблачная атмосфера нашего застолья истаяла, как случайный июльский град.

Вера окаменела лицом, прошептав:

– А ведь я этого ждала…

Мы подавленно молчали. Далекая страна, наша родина, на серых и нищих просторах которой разгуливал, безраздельно властвуя, жирный неуязвимый динозавр криминала, напомнила нам о своем жестоком существовании очередной жертвой – в миллионной череде убитых бандитами, умерших от нужды и бездомья.

Нам, сидевшим здесь, повезло: к нам благоволила судьба, мы сумели изловчиться, ускользнув от зубов и когтей чудовища, но смрад его донесся и сюда, в благословенные Богом дали.

– Ты можешь отвезти меня в аэропорт? – спросила Вера Сергея. – С Тенерифе утром летит чартер в Москву. – Она говорила отрешенно-спокойно, будто там, вдали, умер давно обреченный больной, и только дергающийся уголок губы и потемневшие от боли глаза выдавали ту круговерть чувств, что сейчас владела ей.

– Конечно. – Сергей скомкал лежавшую на коленях крахмальную салфетку, бросив ее на стол.

– И еще, ребята… Присмотрите за Леной и за сыном… Мало ли что?..

Я отозвался сумрачным кивком на ее взгляд, ищуще остановившийся на мне. Ресторанный угар оборвал мягкий хлопок автомобильной дверцы.

Спустя полчаса мы приехали в дом. Ребенок спал, и будить его Вера не стала. Мы помогли собрать ей вещи, и вскоре она с Сергеем уехала в аэропорт.

Какое-то время мы с Леной молча сидели на кухне. Затем она произнесла задумчиво:

– Наверное, я несу аморальную и циничную чушь, но все-таки – есть во всем этом один плюс: она его не любила… Я знаю.

– Почему?

– Потому что он любил только деньги. И сложил голову из-за них, проклятых…

– Да не только в деньгах дело, – сказал я.

– А в чем?

– В той территории, на которой их зарабатываешь. – Я поднялся. Обойдя стол, подошел к ней, обнял хрупкие плечи и поцеловал нежные пряди, упавшие на висок. Сказал: – Все. Завтра приеду.

– Оставайся, – неуверенно отозвалась она. – Комнат много, я тебе постелю.

– Мне будет трудно уснуть, зная, что ты где-то рядом, – дипломатично поведал я.

Она посмотрела мне в глаза. Сказала:

– Я ведь об этом пожалею…

– Не думаю, – с лживой уверенностью заявил моими устами встрепенувшийся в глубине порочный соблазнитель.

Уже утром, забываясь в зыбком, истомленном сне, я вспомнил скабрезные разглагольствования папани.

Старый чертяка все-таки в чем-то был прав!

Весь экипаж машины боевой под художественным руководством моего мучителя родителя прикатил, немилосердно сигналя под окнами, ровно в половине десятого утра.