Читать книгу "Модеста Миньон - Оноре де Бальзак"

Я провожу здесь время с настоящими тошнотворными буржуа, составляющими свиту наследницы. Пожалей меня! По вечерам мое общество — это писцы, жены нотариусов, кассиры и провинциальный ростовщик. Да, далеко этим вечерам до приемов на улице Гренель! Мнимое богатство отца вышеуказанной девицы, возвратившегося из Китая, доставило нам удовольствие видеть в этом обществе обер-шталмейстера, вечного жениха, более чем когда-либо жаждущего миллионов, — говорят, ему их нужно шесть или семь, чтобы осушить знаменитые болота в Эрувиле. Король не знает, какой роковой подарок он сделал щуплому герцогу. Его светлость, не подозревая об относительной бедности своего предполагаемого тестя, ревнует девушку только ко мне. Лабриер добивается благосклонности своего кумира при содействии твоего покорного слуги, заменяющего ему ширму. Невзирая на восторги Эрнеста, я, поэт, думаю о практической стороне дела, и сведения, которые я собрал о состоянии Миньона, омрачают будущее нашего секретаря, тем более что острые зубки его невесты могут внушить беспокойство за судьбу любого состояния. Если ты, мой ангел, захочешь искупить некоторые наши грехи, то попытайся узнать истинное положение вещей; пригласи к себе банкира Монжено и расспроси его со свойственным тебе искусством. Г-н Миньон, старый кавалерийский полковник императорской гвардии, поддерживал в течение семи лет деловые отношения с банкирским домом Монжено. Поговаривают, что он даст за дочерью самое большее двести тысяч франков приданого, но мне хотелось бы располагать точными данными, прежде чем я стану просить руки его дочери для Эрнеста. Как только молодые люди будут помолвлены, я вернусь в Париж. Я знаю, как лучше всего уладить дела нашего влюбленного: надо добиться передачи графского титула будущему зятю г-на Миньона. Никто не имеет больше шансов добиться этой милости, чем Эрнест, благодаря услугам, оказанным им королю, особенно если мы трое — ты, герцог и я — придем ему на помощь. А затем Эрнест без труда станет советником и при своих скромных вкусах будет очень счастлив, живя в Париже на двадцать пять тысяч франков годового дохода, имея прочное положение и вдобавок жену, несчастный!

Дорогая, я не могу дождаться той минуты, когда вновь увижу улицу Гренель. Если двухнедельная разлука не убивает любви, то придает ей пылкость первых дней, а ты, возможно, лучше меня знаешь причины, которые сделали мою любовь вечной. Даже в могиле мой прах будет любить тебя. Вот почему я здесь долго не выдержу! Если мне придется остаться в Гавре еще дней десять, я приеду в Париж хоть на несколько часов.

Добился ли для меня герцог ленты командора? А тебе, радость, жизнь моя, предпишут ли врачи на будущий год ехать на воды в Баден? Наш прекрасный меланхолик воркует, как голубок. Глядя на него, думаю о нашей счастливой любви, неизменно верной и глубокой вот уже скоро десять лет, и при этом сравнении начинаю глубоко презирать брак: я еще никогда не видел всего этого так близко. Ах, дорогая, то, что называют грехом, гораздо крепче связывает два любящих существа, чем закон, не так ли?»

Эта мысль послужила Каналису темой для двух страниц воспоминаний и излияний, слишком интимных для того, чтобы их можно было опубликовать.

Накануне того дня, когда Каналис отправил это послание, Бутша под именем Жана Жакмена ответил на письмо своей мнимой кузины Филоксены, опередив на двенадцать часов письмо поэта.

За последние две недели герцогиня, встревоженная, оскорбленная молчанием Каналиса, не находила себе места. Продиктовав Филоксене письмо к «кузену» и прочтя его ответ, чересчур откровенный для самолюбия пятидесятилетней женщины, герцогиня собрала точные сведения о состоянии полковника Миньона и поняла, что она обманута, покинута ради миллионов. Гнев, ненависть и холодная злоба охватили ее. Как раз в эту минуту Филоксена постучалась в дверь роскошной спальни своей хозяйки и, заметив, что у герцогини глаза полны слез, застыла на месте от удивления: за все пятнадцать лет службы в ее доме горничная видела это в первый раз.

— Десять минут страдания могут отравить десять лет счастья! — воскликнула герцогиня.

— Письмо из Гавра, сударыня.

Элеонора стала читать произведение Каналиса, не замечая присутствия Филоксены, изумление которой еще усилилось при виде того, как лицо герцогини проясняется по мере чтения письма. Утопающий, говорят, за соломинку хватается и видит в ней надежное средство спасения: обрадованная Элеонора верила в чистосердечие Каналиса, читая эти четыре странички, где переплетались любовь и денежные дела, ложь и правда. Эта женщина, которая по уходе банкира уже велела позвать мужа, решив, если еще не поздно, помешать назначению Мельхиора, была охвачена теперь порывом великодушия, граничащим с самопожертвованием.

«Бедный мальчик! — подумала она. — У него не было никакого дурного намерения. Он любит меня, как в первые дни, он ничего от меня не скрывает!»

— Филоксена! — сказала она, только сейчас заметив старшую горничную, которая стояла около нее, делая вид, будто прибирает на туалетном столике.

— Что прикажете, сударыня?

— Дай зеркало, голубушка!

Элеонора взглянула на себя в зеркало, увидела незаметные на расстоянии тонкие морщинки, которые время, точно бритвой, провело на ее лбу, и вздохнула. Ей казалось, что этим вздохом она навеки прощается с любовью. И тогда она приняла мужественное решение, чуждое женской мелочности, опьяняющее на мгновение, как вино; только этим опьянением можно объяснить милость Северной Семирамиды, выдавшей замуж за Мамонова свою молодую и красивую соперницу.

«Раз он не нарушил своего слова, я помогу ему заполучить и миллионы и невесту, — подумала она, — если только эта девица Миньон действительно так некрасива, как он пишет»

Легкий троекратный стук в дверь возвестил о визите супруга, и герцогиня сама отворила ему дверь.

— А-а, вы чувствуете себя лучше, дорогая! — воскликнул он с притворной радостью, которую так хорошо умеют разыгрывать придворные, тогда как глупцы принимают ее за чистую монету.

— Дорогой Анри, — сказала она, — право, непонятно, как это вы до сих пор не сумели добиться назначения Мельхиора, вы, человек, который все принес в жертву королю; ведь вы приняли на себя обязанности министра, хоть и заранее знали, что не удержитесь на этом посту даже одного года

Герцог взглянул на Филоксену, и горничная еле заметным движением указала на письмо из Гавра, лежащее на туалетном столике.

— Вы будете очень скучать в Германии и вернетесь оттуда в ссоре с Мельхиором, — простодушно сказал герцог.

— Но почему?

— Вы же будете там постоянно вместе, — ответил бывший посол с комическим добродушием.

— О нет! — возразила она — Я его женю.

— Если верить герцогу д'Эрувилю, то милейший Каналис не ждет вашей любезной помощи, — заметил герцог, улыбаясь. — Вчера Гранлье прочел мне выдержки из письма, которое написал ему обер-шталмейстер, очевидно, под диктовку своей тетушки. Конечно, это камешек в ваш огород, — ведь герцогиня д'Эрувиль, неутомимая искательница богатых невест для своего племянника, знает, что мы с Гранлье почти каждый вечер играем вместе в вист. Маленький д'Эрувиль уговаривает князя Кадиньяна устроить королевскую охоту в Нормандии и настоятельно просит его привезти туда короля, — очевидно, надеется вскружить голову барышне, когда она увидит, что ради нее устраивается такое празднество. Действительно, два слова Карла Десятого устроили бы все дело. Д'Эрувиль пишет, что девушка необычайно хороша собой...