Читать книгу "Что упало, то пропало - Сабин Дюран"

Перед торговым центром лежала куча грязной одежды. Это оказалась примерно моего возраста женщина с распухшими ногами, разлегшаяся прямо на тротуаре. Грязный спальный мешок она подложила под голову, а сама завернулась в несколько слоев одежды. Рядом с ней лежала собака, думаю, помесь колли с кем-то. Я дала собаке понюхать свою руку и попыталась (безуспешно) вовлечь женщину в разговор. Отходя от нее, я подумала, как же мы все близки к краю – всего несколько неправильных шагов, поворотов, некоторая доля невезения, и все может покатиться в тартарары. Тогда я не понимала, насколько была прозорлива.

Пока я ждала зеленого светофора, одышка усилилась. Я смотрела на землю, на сигаретный окурок, на голубую полосу, отделяющую дорожку для велосипедистов, на колеса огромного грузовика – его возвышающиеся над дорогой металлические бока подрагивали, на дым из выхлопной трубы. Когда светофор запищал, я с трудом поставила одну ногу перед другой, для каждого шага приходилось прилагать усилия.

В магазине запах хлеба, фруктов и замороженного мяса словно закупорил мои дыхательные пути. Я попыталась откашляться, но не смогла. Кто-то с силой толкнул тележку в ряд других, стоявших у двери, и все они, яростно загрохотав двинулись на меня. Кассы самообслуживания издавали непрерывный пронзительный визг. Ребенок в коляске бросил пластиковый стаканчик, он покатился под витрину с цветами. Мальчик возраста Макса промчался мимо меня на самокате. Движение, гул, слова. Потом прозвучало объявление: «Бритни, пожалуйста, подойди к киоску. Бритни, пожалуйста, подойди к киоску».

«Что с тобой? – спросила я сама себя. – Нужно купить папки и разноцветные маркеры. Вот и иди за ними».

Я сделала еще несколько шагов и снова остановилась, почувствовав резкую боль в груди. Тошнота. Сдавило грудь. Паника. Я ухватилась за полку, чтобы не упасть. Над ней было написано: «Очень вкусно! Без…». Я не успела прочитать что и без чего – мир померк перед глазами. Я представила себе бездомную женщину, ее ноги на тротуаре. Это последнее, что я помню.

Разноцветные плитки. Клок пыли. Пуговица от пальто. Или конфета? Один цветочный росток. Ближайший ко мне ценник: «Уорбертоны[49]: 4 булочки с разными начинками, 172 г», точнее: «блчк с рзнм начинк». Неужели у меня был инсульт? Я почувствовала мягкую ткань под головой, из-за которой хотелось почесать щеку. От нее пахло духами, потом, чем-то сладковатым типа заварного крема.

– Она приходит в себя, – произнес голос.

Рядом со мной появилось женское лицо.

– С вами все в порядке, дорогая, – сказала женщина.

Или это был вопрос:

– С вами все в порядке, дорогая?

Я хотела ответить, но горло сжало. Я запаниковала, попыталась встать. К моему лицу поднесли бумажный мешок, и тот же голос велел мне дышать так глубоко, как я только могу. Она сказала, что скорая уже едет и не нужно беспокоиться. Но по ее тону я поняла, что она встревожена. Беспокоиться было о чем, но от этого мне станет только хуже.

Потом все как в тумане. Все кружится. Шум. «Просекко по акции». Мальчик на самокате удивленно смотрит на меня. Бритни просят подойти к киоску. Бездомная женщина с распухшими ногами. А потом бурная деятельность, движение, новые голоса. Какие-то руки ощупывают мою голову, холодные ремни, маска у меня на лице. Непонятный вкус – что-то химическое и холодное, но становится немного легче. Расстегивают пуговицы на блузке. Одну. Вторую. Третью. Я чувствую прохладный воздух на щеке, ткань, пахнущая заварным кремом, исчезает, меня поднимают за ноги и за руки и кладут на носилки. Затем какое-то движение сверху. Полоса белого света, потолочные плитки, трубы. «ЦЕНЫ ЗАМОРОЖЕНЫ». Мы оказываемся на улице, едем по пандусу и, как я теперь знаю, в машину скорой помощи.

Не люблю лишний шум, поэтому не стану подробно рассказывать о том, что произошло дальше. Я не умерла – но вы это и так знаете, потому что читаете мои записки.

Я очень плохо помню путь в больницу. Ни сирены, ни криков, ни толчков в грудь. В основном я сосредоточилась на приеме «альбутерола», как я знаю, мощного противоастматического и бронхорасширяющего средства, которое используется в ингаляторах. А они сосредоточились на спасении моей жизни. Жара, стресс, повышенное беспокойство привели к нарушениям в работе легких, сужению дыхательных путей, спазму мышц, ограничению воздушного потока и все такое. В больнице меня сразу же повезли в палату мимо пьяных, людей со сломанными руками и непроходящими простудами. Очаровательная медсестра (с которой я могла бы вступить в брак) переодела меня в ночную рубашку, закрепила на груди электроды и поставила капельницу. Я впервые оказалась в больнице, я спокойно лежала на кровати, позволив другим заботиться обо мне. И в этом было такое облегчение, что я чуть не заплакала.

Вначале все происходило очень быстро, но потом я стала замечать, что интервалы между посещениями медицинского персонала растягиваются, и их следует измерять часами.

– Я вернусь через час, – несколько раз говорила медсестра.

Занавеску веселенького голубого цвета отдергивали в сторону и задергивали. Взяли кровь. Проверили уровень кислорода. Заходили врачи, просматривали историю болезни, задавали вопросы: болела ли я в последнее время? Аллергия? На кошек? Собак? Я раньше страдала от астмы? Какой-то необычный стресс?

Меня отвезли в смотровую.

Прошло еще какое-то время.

Спросили, могут ли они кому-нибудь позвонить. Кому-то из членов семьи? Я покачала головой. Я подумала о маме, о постоянном беспокойстве о ее здоровье, о том, как любая возникавшая боль, любое мельчайшее изменение становилось предметом обсуждения, споров и исследований. Подумала про сестру. Ужасная, безнадежная боль, от которой мне захотелось завыть. Одну из медсестер совсем не порадовали мои ответы.

– Кто-то придет вас навестить? У вас есть социальный работник? Кто-нибудь сможет за вами ухаживать, когда вас выпишут?

Когда свет под потолком приглушили, я поняла, что уже очень поздно. Я откинула одеяло и встала. Тут же запищала какая-то аппаратура. Пришла недружелюбная медсестра, и когда я заявила ей, что мне нужно идти, что я и так слишком задержалась, ответила, что я не могу уйти: врач хочет, чтобы я находилась под наблюдением. Я останусь в больнице, по крайней мере, до завтра. Я повторила, что мне нужно домой. У меня там собака одна. У нее нет еды. Компании. Ей не выйти на прогулку. Она уже давно сидит одна. Я посмотрела на часы. Восемь часов! Горло опять сжало, грудь сдавило. Я попыталась дышать глубже, чтобы справиться с нарастающей паникой и отвращением к самой себе: как я раньше не подумала о Моди? Медсестра заговорила мягче. Неужели мне некому позвонить?

У меня не было выбора. Я нашла телефон на дне сумки и набрала номер Эйлсы. Она ответила только с четвертой попытки. Ее голос звучал на фоне музыки и звона посуды.