Читать книгу "Стеклянный дом, или Ключи от смерти - Сергей Устинов"

Впрочем, нет. Все эти дурацкие глупости были в предпоследний момент. Потому что в самый что ни на есть распоследний я увидел во втором ряду крошечный просвет, двинул рукоятку на первую передачу, изо всех сил газанул и, едва не царапнув пышущий жаром капот панелевоза, вылетел туда. Зад занесло, руль чуть не вырвался из моих рук взбесившимся удавом, но я удержался, выровнял «кадета», врубил вторую, третью... И хотя руки тряслись, а едкий пот заливал глаза, в зеркале мне удалось разглядеть, как неожиданно потерявший упор «паджеро» по инерции вынесло вслед за мной прямо под панелевоз, смяло, перевернуло, откинуло на середину улицы лоб в лоб с рефрижератором и дальше пошло со всех сторон бить, долбать, крушить, словно в гигантской мясорубке.

Дрожь окончательно прошла и пот высох, лишь когда я миновал Красную Пресню. А уже влившись в безбрежное и неторопливое течение Садового кольца, я совсем пришел в себя. И только здесь вдруг подумал, что мне так и не удалось увидеть лица того, кто хотел превратить меня в кровавый бессмысленный шмат раздавленного мяса.

20. Манная каша

— Вы опоздали, — сварливо заметил при моем появлении Пирумов.

— Извините, — пробормотал я. — Движение, знаете ли... просто убийственное...

— Извинить не могу, — отрезал, однако, вредный старикан. — Я к вашему приходу специально всех клиентов разогнал. Давайте садитесь и быстренько рассказывайте, что там у вас опять стряслось. Вы все время сообщаете мне какие-нибудь неприятные известия. А знаете, как в древности поступали с горевестниками? Знаете или нет?

Под его непрерывную трескотню я уселся, куда показали, и оглядел адвокатский апартамент. Помещение, прямо скажем, размерами не впечатляло. Маленький, не сказать крошечный кабинетик, где кроме хозяина и одного посетителя усадить кого-либо больше было не на чем, да и негде. В крайнем случае оставалось место для еще одного стоячего посетителя. Обшарпанный канцелярский стол, узкое окно без занавески, зато с решеткой, создавали бы совсем унылую картину, если бы не стены. Стены здесь жили отдельной жизнью. Их украшали десятки, а может, сотни фотографий в жестяных рамках или просто без окантовки, пришпиленные в таком количестве, что за ними почти не просматривались линялые обои. На некоторых из них я узнавал какие-то лица — то ли киноактеров, то ли телезвезд, в общем, что-то популярное. Часть фотографий была с дарственными надписями.

— Изучаете? — перехватив мой взгляд, тут же поинтересовался стряпчий и одобрил: — Изучайте, изучайте! Тут вся моя жизнь: я ведь еще самого знаменитого Хенкина консультировал, участвовал в деле Стрельцова! А Рокотов с Файбишенко? А Ионесян? А Лазишвили? Артисты, футболисты, валютчики, убийцы, цеховики! Всюду я был — или со стороны защиты, или от потерпевших. Вы, небось, молодой человек, и не помните подобных имен, а?

Я помнил, но не стал возражать, главным образом потому, что пришел сюда не воспоминаниям предаваться, а по гораздо более серьезному поводу. К тому же времени до встречи с Забусовым оставалось в обрез. Но дед, видать, хорошо разговорился еще с предыдущими посетителями и никак не мог остановиться.

— А вот этих людей знаете? — он ткнул подагрическим пальцем, покрытым, словно муравьями, мелкими рыжими крапушками, в пожухлое фото, на котором пара молодых людей с тонкими цыплячьими шеями, торчащими из мушкетерских камзолов, расшаркивалась перед объективом, метя пол длинными перьями на шляпах. И сам же ответил: — Не знаете! А между прочим, это ваш покорный слуга и Глебушка... Глеб Саввич. Сорок восьмой год. — Адвокат вдруг нахмурился и призадумался: — Или сорок девятый... Да, точно, сорок девятый! Глеб тогда как раз начал коллекционировать и меня, подлец, в это дело втянул. Только куда мне было до него! — Пирумов не то горестно, не то с восхищением покачал головой. — Ах, как Глебушка умел находить, как умел отыскивать... Но по-настоящему мы тогда страстно увлекались театром, играли в самодеятельности. Мечтали непременно стать артистами МХАТа. «Весь мир театр, мы — актеры» — так, кажется? Не знаю, как насчет всего мира, а суд, вообще уголовный или гражданский процесс — то еще представление! Так что в некотором роде можно считать, что я не порвал, не предал, так сказать, идеалов юности. Глеб вот пошел по другой линии, а мне удалось отчасти сохранить...

Я уже собрался было как-нибудь повежливее прервать его, чтобы вернуть на землю, но тут он совершенно неожиданно и без всякого перехода сделал это сам, сообщив жестко:

— В камушках да в железках, балда, разбирался, а в людях так и не научился. Заварил кашу, и кому теперь расхлебывать? Нам? Рассказывайте.

Я вкратце изложил. Суть моего рассказа Пирумову, который я, разумеется, постарался очистить от всех следов моих, скажем так, спорных с правовой точки зрения действий, заключалась в следующем. Кто-то вполне целенаправленно уничтожает предполагаемых наследников Арефьева. Об убийстве Женьки и Котика мы уже говорили при нашей первой встрече, с тех пор погибли Малей, его сестра Марго, ее муж Бобс. Я честно поведал, что сперва у меня были серьезные основания во всем подозревать Блумова, явного мафиози, успевшего даже в лагере побывать. Но его собственная смерть сегодня утром, если и не обелила автоторговца, то, во всяком случае, внесла серьезные коррективы, состоящие в том, что среди оставшихся в живых наследников по-прежнему есть убийца. А остались, так сказать, три единицы: Верка, семья банкира и семья шоумена. Не вызывает сомнений, что у последних первую скрипку играют мужья. А поскольку Верку я заведомо откинул как слишком слабую для физического исполнения убийств и слишком бедную для их заказа, к тому же лишенную соответствующих связей, остаются двое: Забусов и Эльпин.

Пирумов слушал меня, откинувшись в кресле, полуприкрыв глаза, которые, казалось, затянуло пленкой, от чего его сходство с большой доброй дворнягой стало еще больше. Только коротенький нос с торчащими ноздрями нервно подрагивал, выдавая внимание к моему рассказу.

— Забусов и Эльпин... — протянул он, когда я закончил. Пленка в глазах растаяла, как будто не было ее: взгляд сделался острым, профессионально-оценивающим. — Верочку я, конечно, помню с детства, прелестная была девчушка, но как юрист-практик... Мне не очень по душе, когда выводы делаются вот так категорично, на основании личных субъективных оценок. «Бедная», «слабая физически»... Помнится, в шестьдесят четвертом я защищал одного инвалида первой группы... — Он сам себя прервал, слабо махнув в воздухе рукой: — Хотя, впрочем, скорее всего, вы правы. И что же требуется от меня?

Я тяжко вздохнул.

— Мне и самому трудно в этом разобраться, но попробую. Блумов в разговоре со мной явно намекал, что убийцей может быть банкир Забусов. Но покушение заказал почему-то на Эльпина. В свою очередь, Забусов катил бочку на шоумена. Однако в результате сегодня утром убили Блумова. Похоже, все они очень много хитрят и врут, а мне надо попытаться выяснить, какие у них отношения на самом деле. Так что вопросы такие. Кто из них кого ненавидит по-настоящему? И кто действительно способен, по-вашему, на убийство?

— Все, — веско ответил Пирумов.