Читать книгу "Гуннхильд, северная невеста - Елизавета Дворецкая"

– Я составила бы для них заклинание любви и счастья, а не безумия и горя! Соединила бы в одну руны Тейваз, Уруз и Гебо, что помогло бы моему брату достичь цели в любви к девушке. Или сделала бы вязаную руну из Тейваз и Соулу, что привлекло бы к нему ее сердечное тепло. Руны Гебо, Уруз и Дагаз издавна известны как помощники для мужчин в любви. Я знаю, как рунами защитить от зла, привлечь удачу, процветание, помочь уйти от опасностей. И это еще не все! Только самые неумелые эрили режут подряд злые руны девять раз подряд, а я знаю гораздо больше! Я бы вырезала добрые руны на фиалковом корне или ветви яблони, дала бы моему брату, чтобы он носил с собой или клал под подушку три ночи, а потом бросил бы в море… Любовь привлекают добрые руны. Почему же вы все так легко поверили, что любовь – это зло?

– Иногда зло, – ответил Харальд, отведя глаза.

Гуннхильд промолчала. Пожалуй, он прав.

– Мне вот еще любопытно, – начал он чуть погодя. – Почему Хлода забеременела именно сейчас, после пяти лет ожидания – потому что на днях Хорит ее окрестил или потому что я на День Госпожи так хорошо послужил Тору и Фрейру?

– Первое, – с горечью отозвалась Гуннхильд, едва отметив важную новость, что Хлода таки стала христианкой. – Если бы Тору и Фрейру были угодны твои труды, то забеременела бы… какая-нибудь другая женщина!

– Я не хотел, чтобы это случилось. Не собираюсь быть отцом собственного племянника.

– Тогда зачем ты…

– А ты зачем?

– Это была не я. Это была Фрейя.

– Может, и Фрейя, – ответил Харальд, знавший о событиях той ночи даже больше самой Гуннхильд. Ему все казалось, что в теле этой девушки борются богиня и ведьма, по очереди вытесняя одна другую. – Но ведь троллихи тоже просят переспать с ними мужчин, которых встречают в лесу.

– Я тебя ни о чем не просила, так что иди ты… в лес. Больше ничего подобного не будет, – отрезала Гуннхильд. Она вспомнила, что Харальда в детстве сильно напугала какая-то ведьма, из-за чего, наверное, он до сих пор так болезненно переживает малейший намек на ворожбу. – Я сделаю для самой себя руническую палочку, чтобы отогнать от себя эти… безумье и беспокойство.

– А для меня? – Харальд поднял глаза.

– Что – для тебя?

– Для меня руническую палочку, чтобы я мог не думать о тебе?

– Уж не считаешь ли ты, что я тебя приворожила?

– Но откуда же это все взялось?

– Зачем мне это было бы нужно? – Гуннхильд всплеснула руками. – Ты – младший сын. У тебя есть жена, зачем мне твоя любовь? У меня есть жених, он старший и будет королем всей Дании! Если бы я так мало надеялась на себя и свои достоинства, то приворожила бы его, Кнута, чтобы он поскорее взял меня в законные жены и любил всю жизнь. Но не тебя! Как бы я хотела знать, кто меня приворожил к тебе! Убила бы его! – пылко воскликнула Гуннхильд, и Харальд снова опустил голову.

Потом встал и подошел. Гуннхильд больше не пятилась и смело встретила его взгляд. Он приблизился вплотную и взял ее лицо в ладони. Само это лицо казалось драгоценностью, на которую хотелось смотреть вечно. Само солнце, сияющий лик Сунны, красы Асгарда.

Она смотрела на него, забыв в эти мгновения все случившееся и помня об одном: сколько ни есть на свете мужчин, никто не может быть лучше него. Какое счастье они дали бы друг другу, если бы их роды не разделяла борьба за власть над племенем данов, длящаяся уже не первое поколение. Но сейчас все это исчезло, они вновь остались вдвоем на свете, как тогда, в кургане. Как ненавидела она сейчас эти препятствия, которые мешали ей видеть его таким всегда! В теле разливалась томительная пустота, слабость, хотелось прижаться к нему, ощутить его тепло – вот это важно, а все остальное казалось таким мелким и незначащим.

– Ну, пока ты еще не сделала все эти отворотные палочки…

Харальд наклонился к ее лицу совсем близко, и Гуннхильд закрыла глаза. Поцелуй был таким же долгим, нежным и страстным, как тогда, в Доме Фрейра, где солнце новой весны набиралось сил под толщей земли. От его запаха у нее блаженно кружилась голова, и хотелось раствориться в этом чувстве – в последний миг на краю бездны. Только этот миг был настоящим, и хотелось прожить его полностью, а что будет потом – не важно. Жизнь не пропадет зря, если она пойдет навстречу этому желанию.

Она ждала, что сейчас он отпустит ее, но поцелуй все продолжался, руки Харальда ласкали ее, как будто он тоже забыл обо всем прочем. И она обняла его за шею, прижалась к нему как могла крепко, наслаждаясь этой близостью и тем, что наконец-то может дать волю своим давно зревшим чувствам. Он стал целовать ей шею, потом вдруг взял на руки и уложил, и она на миг испугалась, что его роста и тяжести это жалкое ложе из бочек и досок не выдержит. Он продолжал покрывать поцелуями ее шею и грудь через длинный разрез сорочки, борода щекотала кожу. Гуннхильд запустила пальцы в его волосы, просунула ладонь за ворот рубахи, чтобы коснуться кожи на плече, но вдруг за стеной чулана что-то стукнуло, оба они разом вздрогнули и замерли. Гуннхильд опомнилась: какой будет позор, если их кто-то застанет здесь – девушку с братом жениха! А если сам Кнут все же решится прийти попрощаться с ней еще раз?

Харальд, видимо, тоже вспомнил, что теперь-то они не в кургане и его брат где-то рядом, в этом же доме, а кругом люди. Он быстро выпрямился и провел рукой по волосам.

– Уходи, – торопливо прошептала Гуннхильд, будто спеша спастись, пока не поздно. – Даже если… даже если Фрейр пошлет нам мир между нашими родами, мы не должны никогда…

Харальд еще некоторое время смотрел на нее, потом молча сделал шаг к двери.

– И обыщи как следует свою постель, а то вдруг и там какая-нибудь косточка! – посоветовала Гуннхильд ему вслед.

– Я уже поискал, – бросил он.

– И… Постой! – Гуннхильд вдруг прыжком настигла его и вцепилась в рукав. – Почему косточка? Какая, к троллям, косточка? Моя бабка всегда делала рунические палочки и брала нужное дерево для каждого дела: прорицание, здоровье, торговля, урожай, улов, приплод скота и так далее. Для одних заклинаний лучше всего годится дуб, для других береза, или яблоня, или ясень, или можжевельник! И я умею делать рунические палочки. Кость мне не пришло бы в голову использовать ни для какого дела. И откуда, скажи на милость, Хлода знала, что у нас в постели именно косточка? Не палочка, не береста, не камешек, не кусок кожи, не черепок?

Несколько мгновений они смотрели в глаза друг другу. Гуннхильд не решалась высказать вслух то, о чем подумала и на что указывало немало обстоятельств, а Харальд с усилием пытался не пустить в сознание ту же мысль. Наконец он решительно потряс головой.

– Нет! Она клялась, что не делала этой косточки. Да она и не могла бы. Она почти ничего не знает о рунах…

– Тот, кто это сделал, тоже почти ничего не знает о рунах… – прошептала Гуннхильд.

– Я не могу так думать о той, что наконец-то станет матерью моего сына!