Читать книгу "Опасное наследство - Лене Каабербол"

Я обернулся.

Моя младшая сестренка сидела на земле, обхватив руками голову, словно боясь, что она отвалится.

– Как болит голова! Как болит! – плача, жаловалась она. – Я больше никогда этого делать не буду!

Только тогда до меня дошло: голос, что остановил битву в Скарадоле, был вовсе не голос моей матери.

То был голос Дины.

* * *

В первый раз я увидел маму в тот же вечер. И прошел еще один день, прежде чем нам удалось поговорить. Она отыскала меня на дворе возле овчарни как раз тогда, когда я засовывал меч в дерн на крыше.

– Ты прячешь его? – спросила она.

Я пожал плечами.

– Прячу и еще раз прячу! – ответил я. – Пожалуй, это самое подходящее место для него.

Она испытующе поглядела на меня.

– Я слышала, ты убил человека! – сказала она.

– Да, Вальдраку. Того, кто подстрелил тебя. Она молча постояла немного за моей спиной, а потом спросила:

– Ты можешь взглянуть на меня теперь? Или ты стыдишься этого?

Я не обернулся.

В ту самую минуту я не обернулся. Я вспомнил звук, слетевший тогда с губ Вальдраку. Глаза, что стали пустыми.

– Давин?

– Да! – Я обернулся, встретил ее взгляд. – Я не стыжусь. – Так ответил я. – Этого не стыжусь. Но мне хотелось бы обходиться без этого.

Она кивнула.

– Добро пожаловать домой! – сказала она и обняла меня так осторожно, словно не была уверена, что я этого хочу. Но я этого хотел!

ДИНАШелковая

Солнце вот-вот сядет. День был теплый, и Страшила лежал в высокой траве чуть выше у поленниц и тяжело дышал, что даже издали можно было увидеть его светло-розовый язык.

Посреди двора стоял Ивайн Лаклан с маленькой серой с проседью горной лошадкой. Лошадь была куда красивее, чем Серый, которого одалживала мне Дебби-Травница.

– Есть еще и грамота, – сказал он. – От Хелены.

Я взяла письмо и медленно его прочитала. Она писала мне, а не матери. Она благодарила меня и всю мою семью за то, что мы вернули ее внука. И еще написала она о том, сколь радует ее, что война кланов Скайа и Кенси была предотвращена так, что и крови пролилось гораздо меньше, чем могло бы. Грамота эта была жутко взрослой. Не такой, какую обычно пишут девочке моего возраста. А в конце была приписка: «Тавис шлет уйму теплых приветов». «Это, пожалуй, неправда, – подумала я. – Он, верно, никогда не сможет терпеть меня!» «И я посылаю тебе Шелковую, которая будет служить тебе верой и правдой. Ты сможешь скакать на ней верхом, когда станешь сопровождать свою матушку в ее деяниях и когда ты вскоре начнешь свершать свои собственные!»

– Это подарок, щедрее которого и представить нельзя, – сказала я, не зная, куда девать свои руки. – Передай Хелене Лаклан тысячу поклонов от меня!

– Передам непременно! – обещал Ивайн. – А где этот сорвиголова, твой братец?

– Куда-то ушел с Пороховой Гузкой, то есть с Аллином Кенси. Не знаю, где они.

– Ну ладно! – сказал Ивайн. – Может, оно и к лучшему. Я охотно повидался бы с ним, но не уверен, что он тоже захочет видеть меня.

– Добро пожаловать к нам, мы рады, коли ты здесь переночуешь, – пригласила я. – Он вернется домой еще засветло.

Ивайн покачал головой:

– Спасибо за приглашение, но я уже договорился переночевать у Мауди Кенси. Поставить лошадку в твою конюшню?

– Я могу и сама, – ответила я.

– Ладно! Ну, счастья и удачи тебе с Шелковой! Эта маленькая лошадка для юной дамы в самый раз!

Я улыбнулась еще раз, но так и не задала тот вопрос, что вертелся у меня на языке: а может ли Шелковая таскать бревна? Коли не может, придется ей подучиться. В жизни всякое может понадобиться.

* * *

Ивайн Лаклан исчез внизу за холмом, что против усадьбы Мауди. Я завела Шелковую в конюшню и познакомила с Кречетом. Он, само собой, пришел в восторг оттого, что у него наконец-то появилось дамское общество; он ржал и бил копытом и наверняка собирался рассказать малышке Шелковой, какой он умопомрачительный господин. Шелковая фыркала, всем своим видом показывая, что куда охотнее побудет со мной. Она подышала мне в шею и подергала волосы. Когда она прикасалась к щеке своей мягкой темно-серой мордой, нетрудно было догадаться, откуда у нее такое прозвище.

Я задала обеим лошадям сена и свежей воды, а потом пошла обратно к дому.

Матушка сидела у кухонного очага и лущила горох.

– Знатный дар тебе достался, – сказала матушка. – Лакланы разводят чудесных лошадей.

Я кивнула. Она посмотрела на меня:

– Почему ты не радуешься лошадке?

– Пожалуй, я рада.

– Нет! – не согласилась она. – Неправда! Что тут худого?

Я немножко посидела, разрывая стручки на мелкие кусочки. А потом у меня вырвалось:

– Я же этого не заслужила!

– Почему?

– Она пишет, что я смогу сопровождать тебя на Шелковой, когда твой дар снова понадобится кому-нибудь. И когда мой дар понадобится людям. Но я не уверена… я не уверена в том, что вообще могу быть Пробуждающей Совесть.

Я пыталась… Роза помогала мне. Давин тоже. Но сколько я ни силилась, все равно не произнесла ни единого слова, которое звучало бы настоящим голосом Пробуждающей Совесть после того единственного раза в Скарадоле.

Я так хотела снова посмотреть в глаза Давину, и теперь я могла сделать это, но я вовсе не думала, что это произойдет как раз так.

Матушка внезапно поднялась, Она подошла к боковушке, где я спала, и сунула руку под подушку.

– Поэтому ты больше не носишь его? – спросила она и подняла вверх Знак Пробуждающей Совесть.

Я кивнула с несчастным видом:

– Я так печалюсь из-за этого, матушка, но, думается, я не буду больше у тебя в ученицах.

– Во имя неба, почему?

– Потому… ты ведь хорошо это знаешь! Я не могу. Чаще всего я не могу даже мышку заставить устыдиться!.. Вовсе я никакая… я не Пробуждающая Совесть!

– Вот как! – Матушка улыбалась, но голос ее был резковат. – Спроси об этом Каллана. Или Астора Скайа, или любого из тех мужей, что стояли насмерть в Скарадоле и внезапно утратили желание сражаться. Это не могли бы повторить даже многие Пробуждающие Совесть взрослые.

– Да, но это ведь была… – Я чуть не сказала «беда», но слово это было неправильным. – То было нечто, что я сделала, вовсе не думая об этом. А потом голова моя чуть не раскололась. А когда я пытаюсь… Я не могу! Больше не могу!