Читать книгу "Маленькая девочка из "Метрополя" - Людмила Петрушевская"

— А вы знаете, что он Достоевского читает?

Я ужаснулась такому разоблачению и стала отрицать, но напрасно.

— А «Бедных людей?» — победно сказала учительница.

Дело происходило в темном коридоре школы, у женского туалета.

— Да вы что! — воскликнула я. — Он только до смерти студента Покровского дочитал, заплакал и бросил.

На дворе стояла холодная весна 76-го года, Федя только родился, до Наташи было еще шесть лет.

Кирюша, рожденный в 1964 году, уже с 16 лет работал в больнице, четыре года пахал санитаром в реанимации, учился в университете, служил дворником в подземном переходе, и только когда КПСС отдала концы, стал работать переводчиком и журналистом.

Зато Федя с Наташей — другое поколение — ездили со мной в разные страны, куда меня приглашали, поскольку детей мне не с кем было оставить, а Россия, открывшаяся для мира, всех интересовала, и приглашающая сторона была согласна даже на младших родственников.

Дети учили языки, пели в опере музыкальной школы, Федя ставил рождественские вертепы и спектакли, Наташа в них играла с полутора лет, и когда приходили гости, Федя немедленно вешал занавес в коридоре, рисовал билеты на клочках, давал «три звонка», сажал гостей на расставленные стулья… Это были длинные импровизации, и мы щедро хлопали. В двенадцать лет Федя стал выпускать свой журнал, в тринадцать начал работать на телевидении, в шестнадцать в отделе выпуска газеты «Коммерсант».

Наташа, поколение-82, требовала конфет, жвачки, мороженого и Барби как у Оли Самойловой.

В результате у нее появилась кукла Барби, одинокая, недорогая, из стран народной демократии, с суставами на заклепках, любимая. Для нее мы построили из ящика домик, делали с Наташей стулья и кровати, шили (весьма коряво) ей юбки и клеили шляпы. Кукла вскоре облысела после очередного мытья головы, но все равно осталась любимой, даже когда моя переводчица привезла Наташе шикарную, настоящую Барби. Боже, какие сериалы Наташа закатывала с подружкой Анечкой при участии трех их «Барбей»! Маленькие артистки сидят на полу, глаза туманные, щеки румяные, куклы меняют наряды и разговаривают фальшивыми голосами, какими вскоре запищали и задудели героини мыльных опер, поскольку все роли дублировала одна несчастная актриса за малые деньги и говорила то колоратурой, то дородным нутряным басом, во всех случаях неестественно.

Поколение-82 отличалось нелюбовью к каше и супу, обожало кока-колу, чипсы и телевизор, ненавидело уроки физкультуры, математики и обществоведения и тяжело, с боем, читало требуемые по программе книжки. Любило это поколение только Карлсона, Муми-троллей и Пеппи Длинный Чулок, а также мультики (любые). Запрещенного для нас Достоевского этим детям задавали читать, и они вяло водили глазами по его ужасающим строчкам и называли «Фома»! (От инициалов образовавши.) Музыкальную школу наша девочка закончила на четверки, жутко волновалась на экзамене. Для отчетного концерта мы с ней купили на рынке ее первое в жизни модное платье — черное сверху, цветастое снизу, длинное. Она согласилась надеть бусики. Мы, глотая слезы, смотрели из зала, как она выходит к роялю словно к гильотине, обреченная несчастная пианистка. Как склоняет свои светлые волосы над клавиатурой, и ее пальчики, как сосульки, тюкают по клавишам, хорошо что по нужным.

Ну что же, вздыхали мы, эта младшая наша совершенно подавлена своими шумными старшими братьями и суровыми родителями. Что же, она будет жить тихо. Будет кофе подавать в офисе директору.

(Однако в дальнейшем, в шестнадцать лет, она пела со своей группой «Люди собрались» совершенно бесстрашно в любом зале. Это уже произошла смена шкурки.)

Как все родители, мы старались таскать детей по музеям, по городам, по интересным знакомым — но дети в своих наушниках нас не слушали. Хорошо что успели поучить их той, другой, классической музыке и языкам еще в пору, когда они были обучаемы и послушно ходили в школу.

(Вообще это очень вредно, быть справедливым обвинителем. Обеим сторонам вредно.)

Продолжаю свою историю.

И потом — вдруг — это поколение вылезло из скорлупы, высохло, вылупило глазки и шасть вон из дому! Жить!

Как они при этом успевают учиться, читать своего Кастанеду, танцевать ночи напролет, слушать любимые группы, готовиться поступать кто куда, болтать по телефону, посещать музеи, кино, театры, есть бутерброды с одним вареньем, болтаться в секонд-хендах, общаться, подрабатывать где кто может, даже в телевизионных передачах, кататься на роликах, мыть (очень редко) посуду, что-то рассказывать родителям в восторге, ходить хвостом за старшими друзьями, бриться налысо, делать колечки, браслетики, писать какие-то статьи, учиться фотографировать, учиться рисовать, учиться петь джаз и «сводить» виниловые пластинки в подражание диджеям!

Нельзя сказать, что эти дети не боятся ничего, они видят вокруг себя эти перспективы — истощенных иглоукалывателей, цинковые ящики из армии и много еще чего…

Но дети так спешат все понять, они знают компьютеры, технику, музыку, уже на всем покатались, и, как любые новые существа, мгновенно принимают каждое любопытное предложение. На них работают целые индустрии. Заколачиваются миллиарды. Это они — надежда рекламы. Со всех сторон тянутся услужливые руки с сидюшниками, видеокассетами, кепочками-маечками, ботинками и штанами, сигаретами, таблетками и шприцами… Денег, правда, нет. Денег нет страшно, вплоть до разборок с родителями, которые недосчитались денег в кармане… Но появляются друзья, которые готовы на все. Угощают, принимают. Водят в ночные клубы. Звонят, забивают стрелки. Интересуются их жизнью.

Дети дали мне пейджер, когда я лежала в больнице. И на него стали приходить совершенно чужие сообщения (кто-то «прицепился», как сказал Федя).

Любопытства ради я переписала часть из этих переговоров:

Дима, позвони Данилу домой.

Дима, возможно, мы с тобой не услышимся сегодня, если есть возможность, позв. после 24 домой. Даниил.

Дима, мне нужно «Джохан Бленд». Да-да, это именно та вещь, кот. Мамедов крутил вместе с «Дельтой». Поможешь, Арт.

Выходи на улицу. Николай.

Заходи быстрее, Дима.

Дима, мы выезжаем. Брякни мне на мобайл. Арт.

Срочно позв., пожалуйста, мне домой. Николай.

Дима, ты не торопись, я за тобой заеду и напрямую поедем в «Манхэттен».

Ведь на самом деле, Дима, самое главное я тебе не сказал, а прошла уже практически неделя.

На домашний. Дима.

У шлагбаума в семь. Николай.

У шлагбаума в восемь. Николай.

Нужен срочно. Где ты. Николай.

Дима, к сожалению, задерживаюсь. Возм. встретиться не будет. Перезвоню завтра.

Армен, срочно позвони в «Ромашку».

Паша, позвони 7623150. Эдик.

Этот Дима, видно, уже ушел. От родителей — к друзьям. И если раньше все зависело от семьи, то теперь все будет, как скажут Эдик-Паша-Арт и странный Николай у шлагбаума. Они чем-то зарабатывают на жизнь. И Дима им нужен.