Читать книгу "Кто придет на «Мариине» - Игорь Бондаренко"

Бэт была именно тем человеком, которому можно было довериться, если речь шла о борьбе с фашизмом.

И он сказал ей об этом.

— Можете быть спокойны, Максимилиан. Я все сделаю, — пообещала Элизабет, при этом глянув на него так, будто бы он поднес ей букет цветов. — Рукопись я спрячу надежно, но прежде перепечатаю хотя бы в трех экземплярах на машинке и найду для них несколько тайников…

— Спасибо, Бэт… — Фак уже взялся за ручку двери, но потом повернулся и сказал: — Послушайте, Бэт… если так случится… Ну, мало ли что… Словом, если что случится со мной, распорядитесь этой рукописью по своему усмотрению. Но помните, что я очень хочу, чтобы она увидела свет.

— Хорошо, Максимилиан. Я все сделаю. Но вы не думайте об этом. Теперь они не так сильны, как тогда… Возвращайтесь поскорее.

— Я вернусь, Бэт.

— До свидания.

* * *

Максимилиан поселился в Цель-ам-Зее, в маленьком пансионате фрау Герды.

Деревянный дом, который она сдавала постояльцам, имел большую веранду и был расположен на возвышенности. Отсюда прекрасно видны озеро и дом Розенкранца. Не опасаясь быть замеченным, Максимилиан мог часами сидеть здесь и наблюдать за этим домом.

Бывший гаулейтер вел замкнутый образ жизни: никто к нему не приезжал и сам он редко выходил из дому.

Однажды Фак столкнулся с Розенкранцем лицом к лицу в ресторанчике на берегу озера. Гаулейтер, конечно, заметил Максимилиана, но сделал вид, что не узнал его. Он поговорил о чем-то с барменом и ушел.

Фак любил посидеть там вечерком. Привычка бывать в «Парамоне», привычка не оставаться вечерами одному и здесь гнала его на люди.

Ресторанчик был совсем не похож на роскошный «Парамон»: десятка полтора столиков на открытой площадке, которая вечером освещалась старинными фонарями на тонких столбах.

Несколько таких фонарей с разноцветными стеклами было закреплено прямо на парапете.

Фак облюбовал себе столик у самой воды.

Ему доставляло удовольствие наблюдать за посетителями и гадать: кто эта пара? А куда отправляется эта молодая особа, что приехала на новеньком «опеле»? И что стряслось у того мужчины, который пьет рюмку за рюмкой, пьет неумело, видно стараясь заглушить какое-то горе?..

Так прошло несколько дней. Время тянулось медленно, и Максимилиан начал скучать. Он дал телеграмму Ингрид: «Приезжай хотя бы на воскресенье». И она немедленно примчалась.

Встречая ее, он понял, что очень соскучился, и подумал: «Женись, Ингрид будет хорошей женой».

Глава четырнадцатая

В последний раз Клинген видел Розенкранца в июле 1945 года в Швейцарии. Тогда это был еще моложавый щеголеватый мужчина в модном костюме. Теперь перед ним был старик: отеки под глазами, глубокие морщины вокруг рта, седые редкие волосы…

Они сидели в большой гостиной, у искусственного камина, и отражения красноватых бликов, имитирующих огонь, дрожали на их лицах.

Беседа несколько затянулась. Поездка Клингена по европейским странам и его встречи очень интересовали Розенкранца.

— Вы принесли мне хорошие вести, — сказал он. — Конечно, между нами и людьми Бремона и Кане есть различия. Но мы не намерены сейчас вдаваться в политические дискуссии. К чему мы стремимся? К единству. Только в единстве наша сила, наше возрождение, наше будущее. Только объединенные силы Европы смогут защитить тот образ жизни, который мы впитали с молоком матери. Вспомните, как говорил ваш отец: «В системе германизированных государств «Новой Европы» такие страны, как Франция, должны занять достойное место…»

— Германизированных?..

— Этот вопрос сейчас так не стоит. К сожалению, в свое время у нас было мало настоящих политиков, которые могли бы национал-социалистские идеи облечь в такие формы, чтобы они были… съедобны. Извините, если я прибегну к такому сравнению: главное в бифштексе — это кусок мяса. Без него невозможно блюдо. Но чтобы оно было вкусно, нужно его приготовить, сделать гарнир, посолить, поперчить… Еще раз извините, всякое сравнение хромает… Так вот, этот гарнир должны готовить умные политики, но, к сожалению, у нас их не было, поэтому все было грубо, сыро, прямо с кровью… Идея «Новой Европы», не Германии, а Европы, стала обретать свои истинные очертания слишком поздно. Много было сделано такого, чего нельзя было вычеркнуть из памяти других народов…

Потом Розенкранц рассказывал о съезде НДП в Швабахе, на котором он недавно был.

— Атмосфера, которая царила на съезде, — это атмосфера борьбы, — заявил бывший гаулейтер.

— Какое впечатление на вас произвели руководители НДП? — спросил Клинген.

— Это настоящие офицеры. Конечно, они пока не могут говорить все открыто. Но нам-то ясно, что имеется в виду, когда говорят о динамичных силах, которые заполнят вакуум в Европе.

— Я слышал, что в Швабахе были мощные демонстрации протеста, — вставил Клинген.

— К сожалению, это так. Они шли по улицам и кричали: «Одного Адольфа нам было достаточно! Долой НДП!» Идиоты! Откуда только развелась эта мразь? А может, фюрер был прав, сказав перед смертью, что немецкий народ не достоин его?..

— Не надо обобщать. Ведь есть и такие, как Келлер.

— Да, Келлер — молодец. Настоящий боевой офицер. Он прекрасно понимает, что войну не ведут в белых перчатках.

— Но сейчас не война…

— Война продолжается и сегодня, дорогой Клинген. И сегодня стреляют и в Африке, и в Азии, и в Европе, и даже в Америке. Пока еще стреляют не так часто, как хотелось бы, но надо надеяться, что скоро все изменится. Кстати, вот вы — книгоиздатель. От таких людей, как вы, от ваших книг многое зависит.

— В последнее время вышло немало книг о войне.

— Ах, что это за книги?.. Иногда, правда, попадаются стоящие книжки. Вот я читал недавно, забыл фамилию автора… Он описывает Восточный фронт. Весь рассказ ведется от первого лица. Он и партизан встретились в лесу. У того и у другого кончились патроны, и они сцепились… и потом наш добрался до горла монгола и стал душить, вот так! — Розенкранц сжал шею руками. — Душил, пока у того пена изо рта не пошла.

— Но почему монгола? — спросил Клинген.

— Может, не монгол, может, русский — азиат, одним словом. И он его задавил, потом вытер руки, закурил и пошел себе своей дорогой. А ведь эту же самую сцену можно описать и по-другому: задавил азиата, большевика, а потом мучается, вспоминает всю жизнь об этом, его даже тошнит при воспоминании, он чуть с ума не сходит — вот это и есть литературное слюнтяйство…

— Вы помните Двингера?[33] — спросил Клаус.

— Еще бы! «С Двингером легче стрелять!» — так говорили мои молодцы. Кстати, знаете, кто помогал Келлеру? — И, не дожидаясь ответа, Розенкранц, заранее уже зная, какой эффект произведут его слова, сказал: — Фриц Штибер.