Читать книгу "История запорожских казаков. Борьба запорожцев за независимость. 1471–1686. Том 2 - Дмитрий Яворницкий"

Между тем кошевой атаман запорожских казаков, сообразно уговору, сделанному с Хмельницким перед его выездом в Крым, ожидая с часу на час его поворота в Запорожье, стянул со всех лугов, веток и речек все конное и пешее низовое запорожское войско, объявляя всем о настоятельной необходимости прибытия в Сечь, но не открывая, однако, истинной причины до возвращения Хмельницкого в Сечь. Как пишет Величко: «Хмельницкий очень хитро и предусмотрительно распорядился с кошевым атаманом и сечевою куренною атаманнею, так что о его замыслах и об отъезде в Крым не только не могли дознаться через своих шпионов поляки, но и все войско низовое (кроме самой атаманнии) ничего не знало до самого возвращения Хмельницкого в запорожский Кош. А если бы знало о том войско, то знали бы и поляки, и тогда они могли бы иную приготовить встречу Хмельницкому, нежели запорожцы»[296].

Хмельницкий прибыл в Сечь 18 апреля, перед самым заходом солнца, имея при себе четырех знатных татар, данных ему от Тугай-бея. Кошевой атаман, со всеми куренными старшинами и с пешим войском, торжественно встретил Хмельницкого и приветствовал его «радостным сердцем»; узнав же «о прихильности и ласке» к Хмельницкому и всему запорожскому войску крымского хана и о данной им помощи с мурзой Тугай-беем, еще больше того возрадовался. Вечером того же дня, по заходе солнца, в Сечи, сообразно древнему запорожскому обычаю, ударили из трех самых больших пушек, чтобы собрать к следующему дню конное войско, находившееся в полях и в лугах близ Сечи. На другой день, 19 апреля, чуть свет, выстрелы из тех же пушек повторились. Когда же настал свет и солнце разлило по всей поднебесной свои «огнезрачные и ясно блистательные» лучи, тогда собралась до Сечи огромная масса запорожского низового войска, простиравшаяся на ту пору до тридцати тысяч с лишком человек. А когда ударили в котлы для сбора на раду, то увидели, что сечевой майдан слишком тесен для такой великой силы войска; тогда кошевой атаман, вместе с Хмельницким, вышел за сечевую фортецию и расположился на более пространном майдане. («Майдан» с тюркского на русский значит «лужайка, площадь».) Тут, когда старшины и все войско разместились по своим местам, казакам объявлено было о предпринимаемом великом деле против поляков за их обиды и притеснения, чинимые казацкому войску и всему украинскому народу; вместе с этим объявлено было и то, что предприятию Хмельницкого сочувствует крымский хан Ислам-Гирей, приславший казакам знатного мурзу, Тугай-бея, с четырьмя тысячами орды, выразивший полную готовность лично помогать казакам против поляков, но зато оставивший у себя, в качестве заложника, старшего сына Хмельницкого, Тимофея. Услыхав эти слова, войско отвечало: «Слава и честь Хмельницкому! Мы – как стадо без пастуха; пусть Хмельницкий будет нашим головою, а мы все, сколько нас тут есть, все готовы идти против панов и помогать Хмельницкому до последней утраты живота нашего!» Эти слова сказаны были «едиными устами и единым сердцем» всего собравшегося на площади запорожского низового войска. После этой речи тот же час кошевой атаман послал в войсковую скарбницу сечевого писаря с несколькими куренными атаманами и велел посланным вынести оттуда войсковые клейноты, чтобы вручить их на площади Хмельницкому. Посланные вынесли из скарбницы ярко-красную, писанную золотом королевскую хоругвь, дарованную запорожцам Владиславом IV, бунчук с позолоченной, на высоком древке галкой; серебряную, позлащенную, особенно мастерски сделанную и честным камением украшенную булаву; печать войсковую серебряную и котлы большие, новые медные с довбошем; сверх того, три полевые легкие пушки с достаточным количеством к ним пороху и пуль.

Вручив и поставив перед Хмельницким все войсковые клейноты, низовые казаки объявили его гетманом, поздравляли в новом звании и выразили ему полную готовность, все, сколько было в Сечи народа, идти с ним на войну.

После объявления Хмельницкого гетманом одна часть войска тотчас же разошлась по куреням; другая, с Хмельницким и кошевым, пошла в церковь, в которой зазвонили как раз в то время, когда окончено было все описанное в раде дело. После окончания литургии и благодарственного молебна, по распоряжению кошевого, на площади ударили в котлы, отдавая хвалу Богу, вся благая строящему; а потом выпалили из 50 армат; после выстрелов из армат палила войсковая пехота, собравшаяся в числе более 10 000 человек, стоявшая среди сечевого майдана и вокруг Сечи; выпалив троекратно из мушкетов и армат, пехота разошлась по куреням для обеда. Хмельницкий с куренными атаманами отправился на обед в курень кошевого атамана. Отобедав и немного погуляв после обеда (долго не гуляли, потому что всяк имел у себя много в мыслях), все гости атамана ушли по своим куреням для отдыха. Немного опочив, Хмельницкий и куренные атаманы снова явились к кошевому атаману и после долгих разговоров и советов пришли к такому решению, чтобы с Хмельницким вырядилось на Украину не больше осьми или десяти тысяч человек войска, а остальное войско шло бы по своим местам и промыслам, но находилось бы в полной готовности для военной кампании, если в том окажется надобность. После этого совещания кошевой велел ударить в котлы и выпалить из двух больших пушек для собрания казаков в Сечь. Войско собралось уже перед вечерним пением, и тут ему объявлено было решение кошевого и гетмана. Выслушав этот «ординанс», войско поблагодарило свою старшину и разделилось на две части: одна часть разъехалась на звериные и рыбные промыслы; другая, конные охотники, военные мушкетеры и сагайдакеры (то есть стрелки из лука, потому что «сагайдак» – горный козел, кожей которого обтягивали колчаны), с лишком на восемь тысяч человек, осталась при Хмельницком.

В то время, когда все это происходило в Сечи, на западной границе Запорожья, от Чигирина и Переволочной, стоял, держа «значную и пильную сторожу», союзник Хмельницкого, Тугай-бей. Кошевой атаман, узнав об этом со слов Хмельницкого, послал Тугай-бею хлеба, вина, рыбы и мяса, выражая тем свое расположение к мурзе за внимание хана, оказанное в Крыму Хмельницкому.

Стоя в течение трех дней на своем посту, Тугай-бей поймал на сечевом шляхе около десяти подозрительных человек.

Хмельницкий, допросив задержанных людей, обнаружил, что это были польские шпионы, посланные в Сечь для наблюдения за действиями запорожских казаков. При допросе они объявили, что против Хмельницкого высланы два отряда, один сухопутьем, другой водой, по Днепру. Тогда Хмельницкий, как пишет о том Величко, «не бавячися обширными допросами, чинил поспех своего маршу, а пойманцов в путах железных при арматах за собою велел провадити»[297].

Узнав о планах поляков и не желая видеть польскую армию в Запорожье, Хмельницкий, 22 апреля 1648 года, в субботу, взяв из Сечи арматы и войсковые клейноды, вышел навстречу полякам. Прежде всего он обошел Старый Кодак и, не желая оставлять его в тылу, взял крепость в свои руки, после чего, поднявшись выше Кодака, дошел до Желтых Вод и Княжьего Байрака[298] и устроил здесь так называемый казацкий табор из возов. Тугай-бей следовал позади Хмельницкого и, по приходе к Желтым Водам, стал не в таборе, а особо для засады. Хмельницкому известен был весь план военных действий поляков, и он хотел воспользоваться им в свою пользу. План этот состоял в том, что польские гетманы, коронный Николай Потоцкий и польный Мартын Калиновский, собравши большое войско, разделили его на две части и отправили их в запорожские вольности. Одна часть этого войска, числом от 4000 до 5000 человек, состоявшая из украинских реестровых казаков и так называемой немецкой пехоты (то есть тех же русских, только одетых немцами), под начальством Барабаша, должна была двигаться водным путем до Кодака, где находился польский гарнизон; другая часть, по различным счетам от 12 000 до 20 000 человек, состоявшая из жолнеров и драгун, под начальством двадцатишестилетнего сына коронного гетмана, нежинского старосты, Стефана Потоцкого и казацкого комиссара Шемберга, должна была двигаться от Черкасс сухопутьем, также дойти до Кодака и тут соединиться с реестровыми казаками, плывшими по Днепру[299]. Стефану Потоцкому приказано было «пройти степи и леса, разорить и уничтожить дотла презренное скопище казаков и привести зачинщиков на праведную казнь. «Иди, – сказал старый Потоцкий своему сыну Стефану, – и пусть история напишет тебе славу»[300]. Сами гетманы с коронными войсками обещали идти вслед за Стефаном Потоцким.