Читать книгу "Кто за главного? Свобода воли с точки зрения нейробиологии - Майкл Газзанига"

Стандартный способ отрешиться от безвыходного положения — просто игнорировать его и рассуждать, скажем, о величии жизни на феноменологическом уровне: как красива долина Йосемити, как прекрасен секс и внуки заодно, — получая от всего этого удовольствие. Мы наслаждаемся этим, потому что запрограммированы любить подобные вещи. Так мы устроены — и точка. Налейте себе сухого мартини, расслабьтесь и почитайте хорошую книгу.

Я попытался предложить иной подход к этой дилемме. Моя основная идея в том, что любой опыт жизни, личный или социальный, отражается на нашей эмерджентной психической системе. Он влиятельная сила, изменяющая разум. Он не только ограничивает наш мозг, но и показывает, что именно взаимодействие двух уровней, мозга и разума, создает нашу осознанную реальность, текущий момент нашей жизни. Раскрыть тайну мозга — задача современной нейронауки. Но чтобы справиться, ей придется поразмыслить о том, как правила и алгоритмы, управляющие всеми отдельными, распределенными модулями, работают вместе, порождая человеческую природу.

Понимание, что мозг функционирует автоматически и подчиняется законам мира, и обнадеживает нас, и разоблачает. Обнадеживает, так как мы можем быть уверены, что устройство для принятия решений, мозг, имеет надежную конструкцию, чтобы приводить в исполнение решения о действиях. А разоблачает, поскольку дает ясно понять: вся таинственная проблема свободы воли — просто неверно сформулированная идея, основанная на социальных и психологических представлениях, которые существовали в определенное время истории человечества и не подкрепляются современными научными знаниями о природе нашей вселенной и/или им противоречат. Вот как это объяснял мне Джон Дойл:

Почему-то мы привыкли к мысли, что, когда система обнаруживает сложные и слаженные функции и поведение, обязательно должен присутствовать некий “сущностный” и, что немаловажно, центральный или централизованный элемент управления, который якобы за все отвечает. Мы убежденные эссенциалисты, и наш левый мозг найдет этот элемент. Как ты сам говорил, мы придумываем то, чего не можем найти. Мы называем его гомункулусом, разумом, душой, генами и так далее. Но он редко там, в обычном редукционистском смысле. Это не значит, что в действительности нет никакой ответственной “сущности”, просто она существует в распределенном виде. Она в протоколах, правилах, алгоритмах и программном обеспечении. Так на самом деле работают клетки, муравейники, виртуальные сети, армии, мозг. Нам трудно это понять, поскольку “сущность” не хранится где-то в каком-нибудь сундуке. А ведь, наоборот, такое ее расположение было бы конструктивной ошибкой, потому что сундук стал бы слабым звеном системы. Кстати, важно, что сбои происходили бы не в модулях, а в правилах, которым они подчиняются.

Подходя к концу повествования, я понимаю, что мои представления могут и будут корректироваться. Такова природа жизни в науке. Факты не меняются. Что меняется, особенно в таких интерпретативных науках, как нейробиология и психология, так это гипотезы о том, как истолковывать постоянно накапливающиеся факты о матери-природе. Ежедневно каждый ученый снова и снова задает себе терзающий его вопрос, действительно ли объяснение, которое он дает такому-то явлению, отражает суть происходящего. Никто не знает слабые места какой-то идеи лучше, чем ее автор, а значит, он всегда начеку. Жить, постоянно сомневаясь в своей правоте, не очень просто, и однажды я спросил Леона Фестингера, одного из умнейших людей в мире, чувствовал ли он себя когда-нибудь некомпетентным. “Разумеется! — ответил он. — Именно это и делает тебя компетентным”.

Просматривая материалы для этой книги, я осознал, что уникальный язык, который еще предстоит разработать, требуется, чтобы отразить то, что происходит, когда психические процессы ограничивают мозг, и наоборот. Все действие происходит на стыке этих двух уровней. На одном языке можно сказать, что оно там, где нисходящая причинность встречается с восходящей. На другом языке — что оно в пространстве между мозгом разных людей, взаимодействующих друг с другом. Именно то, что происходит на стыке уровней нашего многоуровневого иерархического существования, содержит ответы на наши вопросы о взаимоотношениях мозга и разума. Как нам это описать? У этого эмерджентного уровня есть своя собственная динамика, но он еще согласуется и с происходящими действиями. Именно эта абстракция помещает нас во время, делает реальными людьми, которые несут ответственность за свои поступки. Вся эта история с тем, что мозг делает что-то до того, как мы это осознаем, становится неактуальной и несущественной с выгодной позиции другого уровня функционирования. Создание нового языка для таких многоуровневых взаимодействий, на мой взгляд, — вызов науке XXI века.

Благодарности

Моя признательность коллегам, членам семьи и организациям растет с каждой новой написанной книгой — я все больше в долгу перед ними. Книга, которую вы держите в руках, появилась на свет не в последнюю очередь благодаря Эдинбургскому университету и Гиффордским лекциям. Мне оказали большую честь приглашением прочитать двухнедельный курс лекций осенью 2009 года. Я решил рассказать, чему, с моей точки зрения, нейробиология научила нас в области величайших философских вопросов жизни — ив частности, относительно того, отвечает ли человек за свои действия. Загадка, несут ли люди ответственность за свои поступки, интересует многих, включая, на удивление, и мою жену Шарлотту, моих детей Марина, Энн, Франческу и Закари, зятя Криса и сестру Ребекку. Все они отправились в Эдинбург, сняли там жилье и не давали мне продохнуть. Это было замечательное время — во всяком случае, так они о нем рассказывают. Нечего и говорить, как я переживал из-за лекций.

По большому счету, читать лекции, конечно, легко, это заставляет собрать разрозненные мысли воедино, а вот записать их — совсем другое дело. Опять-таки мне помогали многие люди. Не знаю, что бы я делал без моей сестры Ребекки. Ее редакторский талант и остроумие замечательно дополнили мою склонность к разговорной манере общения. Я не могу подобрать слов, чтобы отблагодарить ее в достаточной мере. Я также искренне признателен Джейн Невинс, моему другу и коллеге по фонду Dana Foundation. Ее острый глаз и строгость при редактировании непревзойденны. Она сохраняет твой собственный стиль и вмешивается только тогда, когда ты в корне неправ. На мой вкус, подобное случается у меня слишком часто, но я непрестанно учусь.

Поблагодарить всех моих коллег по профессии было бы просто невозможно. За прошедшие годы меня многие вдохновляли, начиная с моего наставника Роджера Сперри, быть может, самого великого исследователя мозга из всех когда-либо живших. По тексту этой книги видно, что на меня сильно повлияли многие мои аспиранты и постдоки. Они в не меньшей степени участники описанных исследований, чем я. Кроме того, некоторые корифеи нашей области, в том числе Леон Фестингер, Джордж Миллер и Дэвид Примак, изо всех сил старались сделать меня лучше, чем я есть на самом деле. То же делал Дональд Маккей — другой гиффордский лектор. Спасибо Майклу Познеру, Стивену Хилльярду, Лео Чалупе, Флойду Блуму, Эмилио Биззи, Марку Рейклу, Скотту Грэфтону, Энделю Тульвингу, Стивену Линкеру и многим-многим другим. Я прожил яркую жизнь. Особую благодарность я хочу выразить Уолтеру Синнотт-Армстронгу и Майклу Познеру за критику текста этой книги на стадии рукописи, а также Джону Дойлу из Калифорнийского технологического института, который читал мою рукопись и делился своими соображениями о том, как исследование разума/мозга будет развиваться в будущем. Я начинал свою научную карьеру в Калифорнийском технологическом институте, и было приятно снова постучаться в его двери, чтобы углубить свои познания.