Читать книгу "Заговор Тюдоров - К. У. Гортнер"

Косясь одним глазом на угрюмого громилу, я кое-как поднялся на ноги.

– Я не обязан вам ничего рассказывать. Если помните, я больше не работаю на вас.

Усмешка на лице Ренара исчезла бесследно. Он поднял руку, удержав своего наемника, который проворчал что-то по-испански и угрожающе двинулся на меня.

– Ты об этом пожалеешь, – проговорил Ренар. – Сколько ты ни старался выставить меня дураком, ее величество по-прежнему полностью доверяет мне. Мы с тобой могли бы договориться по-хорошему. Доставь мне мистрис Дарриер – и останешься жив. Тебе так или иначе не победить; что бы ты ни делал, сын императора, моего господина, станет мужем королевы и уж позаботится о том, чтобы Елизавету обезглавили, как ее мать. Было бы разумнее принять сторону победителя уже сейчас, пока тебе дается такая возможность. Если откажешься, твои дни, как и дни Елизаветы, сочтены.

– Как были сочтены, когда вы оставили в моей комнате отравленное письмо? Я не стану договариваться с убийцей. По вашей вине погиб мой оруженосец.

Ренар вдруг разразился безжалостным смехом.

– Так ты считаешь, будто я виноват в смерти твоего оруженосца? – осведомился он, прямо глядя мне в глаза. – Ты не так умен, как я предполагал. Яд в качестве оружия никогда не пользовался моим расположением. Смею уверить, если бы я захотел от тебя избавиться, ты сейчас не стоял бы здесь, бросая мне в лицо обвинение в убийстве.

Он отступил на шаг и добавил:

– Желаю удачи. Я искренне убежден, что она тебе пригодится.

С этими словами Ренар двинулся прочь, и громила, напоследок бросив на меня злобный взгляд, последовал за ним.

* * *

Затолкав свои пожитки в дорожную сумку, я набросил плащ и надел пояс со шпагой. Я оставил комнату в том состоянии, в каком увидел ее впервые; у меня не было ни малейшего намерения возвращаться сюда. Если я никогда больше не появлюсь при дворе, меня это нисколько не огорчит.

Добравшись до знакомой галереи и услышав гул возбужденных голосов, я поспешил в королевское крыло. Двери были по-прежнему закрыты, часовые на месте, но когда я огляделся по сторонам, всматриваясь в толпу, то заметил мистрис Парри, которая бесцельно бродила по краю шумной толчеи, словно тоже кого-то искала.

Увидав меня, она развернулась и пошла прочь. Я двинулся следом, держась на приличном расстоянии, пока мы не оказались в безлюдном коридоре, который вел к комнатам принцессы. Не глядя на меня, мистрис Парри проговорила:

– Ей позволили уехать в Эшридж. – Голос ее задрожал. – Хвала Господу, мы наконец-то покинем это папистское гнездо!

Меня охватило безмерное облегчение.

– А что же граф? Его арестовали?

Бланш Парри покачала головой:

– Ордер на его арест подписан, но где сам граф – никто не знает.

– Значит, я пока не могу уехать. Ее высочество знает почему. Скажите ей, что я появлюсь при первой же возможности.

Она кивнула:

– Храни тебя Господь.

С этими словами мистрис Парри быстро, насколько хватало сил, пошла к комнатам принцессы.

* * *

Гаснул короткий зимний день, надвигались сумерки. Закутавшись в плащ, я стоял в укрытой тенью нише внутреннего двора и смотрел, как Елизавета прощается с королевой.

Снежинки плавно опускались на заплетенные гривы нетерпеливо бьющих копытами коней, на запыхавшихся пажей, которые грузили в фургон последние сундуки и кофры; на золотисто-рыжие локоны принцессы, убранные в сеточку на затылке, на ее тонкую фигурку, укутанную в черный бархат.

Немногие решились открыто проводить ее, хотя я заметил, что в окнах галерей, окружавших двор, теснятся едва различимые силуэты придворных, с высоты своих наблюдательных постов глазеющих на сборы и ждущих, затаив дыхание, что королева в последнюю минуту прикажет Елизавете вернуться в свои комнаты, откуда та отправится в недолгое путешествие до Тауэра.

Мария, окруженная дамами, вышла вперед; ветер раздувал ее пурпурную накидку, на поясе королевы висели изукрашенные драгоценными камнями четки. Она смотрела на сестру, словно на противника в грядущей битве.

Елизавета низко присела, почти опустившись на колени, склонила голову. Она прибыла ко двору наследницей и сестрой королевы; спустя неполных шесть месяцев она уезжала под зловещий шепот ненависти и подозрений. Сердце мое рвалось к Елизавете, когда королева протянула ей руку с гербовым перстнем. В этом жесте не было сердечности, не было ни тени прощения или великодушия; Мария казалась отчужденной и холодной, словно высившаяся над нами часовая башня.

В тишине, нарушаемой лишь свистом ветра и капелью подтаявшего снега, Елизавета взяла небольшую ладонь королевы в свои руки и, повысив голос, проговорила так громко, что ее расслышали все собравшиеся поблизости:

– Я покидаю ваше величество с тяжелым сердцем, повинуясь требованию обстоятельств и слабого моего здоровья. Однако же я во всеуслышание объявляю себя вернейшей из ваших подданных, любящей вас превыше всякого другого. Я молю вас не верить тем, кто сеет дурные слухи обо мне, не оказав мне милости дозволением лично, собственной персоной доказать вам злодейскую природу подобных оговоров, ибо только вам одной искренно я вверяю свою честь.

Это была превосходная речь, пронизанная природным даром Елизаветы к риторике. Марию она, безусловно, впечатлила; бледные тонкие губы ее сжались так, что рот превратился в едва заметную ниточку. Все ждали, что будет дальше, и я вместе со всеми затаил дыхание. Елизавета бросила осторожный взгляд на Ренара, который стоял в нескольких шагах позади королевы. Низко надвинутая шляпа скрывала его лицо, но я не сомневался, что он смотрит на принцессу и в глазах его горит неукротимая ненависть. Будь на то его воля, отъезд Елизаветы выглядел бы совершенно иначе.

Мария отняла руку. Смутное выражение скользнуло по ее лицу, неосязаемое, но вместе с тем пронзительное. Она попыталась улыбнуться, но движение губ более напоминало бескровную гримасу; внезапно она, повинуясь порыву, подалась к Елизавете и обеими руками сжала ее руку будто бы в сожалении.

Затем она позвала своих дам.

Леди Кларансье выступила вперед, неся на руках нечто похожее на зверька. Принцесса приняла загадочный предмет, развернула – и на руки ей хлынул роскошной волной соболий мех. То был плащ со вставными рукавами и капюшоном, пошитый из мягкого бархата и превосходного русского соболя.

– В Хартфордшире холодно, – сказала Мария, – а у вас, как вы сами говорите, слабое здоровье. Мы не желали бы, чтобы вам по недосмотру случилось продрогнуть и заболеть.

Глаза Елизаветы влажно заблестели, она хотела что-то сказать, но тут королева подала знак, и к ней подошел монах в облачении францисканца – ряса и пелерина с капюшоном; пояс его, по обычаю ордена, был подвязан веревкой с тремя узлами. При виде монаха глаза Елизаветы потускнели.

– Вы заверили нас, что желали бы ближе узнать пути нашей истинной веры, – продолжала Мария. – Этот святой отец поедет с вами в Эшридж, дабы наставлять вас. Он берет с собою догматы истинной веры, так что вы сможете видеть их каждый день и познать их утешение. Мы молим Господа, чтобы вы вскорости осознали, что, лишь отбросив еретические заблуждения юности, возможно делом доказать нам преданность, о коей вы столь пылко объявили.