Читать книгу "Цена Шагала - Петр Галицкий"

— Ну, что я вам могу сказать… Вы представляете себе цены на такого рода картины?

— В той или иной степени.

— Понимаете, какую работу надо провести, чтобы подтвердить их подлинность…

— Я понимаю, понимаю, — прервал Рахлина Сорин. — Скажите одно: вам интересно или нет? Если нет — я просто пойду.

— Ну, почему не посмотреть, — улыбнулся Рахлин. — Я картинки люблю смотреть. Привозите, поговорим.

— Сделаем так: я приеду завтра с фотографиями, на которых укажу точные размеры. Вас устроит такой подход?

— Живопись надо смотреть в натуре.

— И все-таки, давайте сначала на фотографиях. Будем исходить из того, что работы подлинные, и вы мне сначала назовете цены — ориентировочно, я не прошу вас о точности. А если меня устроит порядок предложенных вами цифр, мы перейдем ко второй фазе нашего сотрудничества.

— То есть посмотрим работы в натуре?

— Угу, — кивнул Андрей.

— Оставьте свой телефон. Как мне с вами связаться? — спросил Рахлин.

— Незачем, — оборвал его Андрей. — Я сам вам позвоню.

— Ну-ну, — произнес владелец галереи и, покопавшись в кармане, вытащил визитку. — Держите. Значит, завтра, часа в два-три, я жду вашего звонка.

— Всего доброго, — произнес Сорин и поднялся.

— До встречи, — с прохладцей ответил ему галерист.

Едва Сорин вышел за порог, Рахлин схватился за телефон и принялся быстро нажимать на кнопки, но вдруг оборвал себя и положил трубку на место. «Не может быть, — сказал он себе. — Вот это фарт!» Буквально вчера вечером, выпивая со своим знакомцем Геной Ермиловым, он выслушал от того нервную печальную историю об исчезновении якобы принадлежащих ему, Ермилову, полотен авангарда: какие-то путаные рассказы о молодом журналисте, бегающем от Ермилова по всему миру, о проблемах, возникших в связи с поиском картин, вялые просьбы помочь, если вдруг, паче чаяния, к нему, Гоге, обратятся, и тому подобное. И — на тебе! На следующий же день этот парень (а в том, что пришедший был именно тем, кого ищет Ермилов, Рахлин не сомневался) появляется у него в галерее. Вот это фарт!

«Сообщить Гене? Да зачем! Он начнет волну гнать, еще вспугнет. А коли не вспугнет, вещички прихватит, и мне от того никакой пользы. Нет-нет, здесь надо хитрее. Работки, судя по всему, подлинные, раз Гена так о них печется, и паренек уже стреляный: судя по его ленивым намекам, хлебнуть успел. Значит, сыграть с ним надо в полчестности, работы я приберу, а потом Гене их и подставлю. За полную стоимость, может, и не получится, а процентов за семьдесят он их возьмет: все же серьезный навар. А мне между пятьюдесятью пареньку и семьюдесятью Гениными — двадцать процентов. Свои двести-триста тысяч сделаю, а больше и ни к чему. Нет, Гена, извещать я тебя не буду. А вот прокачать ситуацию, наверное, стоит». И он вновь взялся за телефон.

Однако в этот момент из другого отсека офиса в гостевую часть вошла фройлен Лота, Гогин референт и, по совместительству, любовница.

— Гога, — спросила она, — извини: что это за русский?

— Это, Лоточка, интересный русский, — ответил ей Гога. — Очень возможно, что мы с тобой скоро станем обладателями серьезных произведений российского авангарда.

— Русский авангард? — вздернула брови Лота. — Почему теперь все интересуются русским авангардом?

— Кто — все?

— Ну как же. Помнишь, я рассказывала тебе, что неделю назад сюда приходил какой-то то ли серб, то ли словак, а может быть югослав, — я плохо в них понимаю. Он интересовался русским авангардом, а потом спросил, не появлялся ли в нашей галерее молодой русский с картинами.

— Подожди, подожди… да, ты что-то говорила. А что конкретно его интересовало?

— Его интересовал русский парень и молодая англичанка.

— Англичанка… И что?

— Он хотел с ними встретиться и спрашивал, не знаем ли мы их адрес.

— Молодец, Лотхен, — сказал ей Гога, — спасибо, что напомнила. Ну, ты иди, иди, мне надо еще приватно позвонить.

«Черт возьми, вот ведь память дырявая! Действительно, приходил какой-то, Лота же говорила. Что ему в этих картинах? Искал англичанку… А паренек сказал, что побывал в Англии. Если этот югослав ищет русского, значит, тот чем-то с ним не поделился. Паренек-то не простой: выходит, кинул югослава. Не будет же тот из Лондона в Берлин мотаться, чтобы привет русскому другу передать. Любопытно! Ну, что же, позвоним Гене». И в третий раз он взялся за телефон.

Ермилов взял трубку сам.

— Ген, ну как после вчерашнего-то голова… — начал разговор Рахлин.

— Да шумит с непривычки. Вот ведь вы, евреи: вроде бы и не положено вам, а пьете хуже русских.

— Да какой ты русский! — прервал его Гога. — Ты так, интернациональный, безъяичный. Бизнесмен, одно слово. Все вы в мире одинаковые: если пить, то полстаканчика виски, если с бабой развлекаться, то палку кинул — и на боковую. Все остальное: деньги, работа.

— Зато ты у нас, — отвечал Ермилов, — бронированный еврей. И огонь, и воду, и медные трубы прошел.

— Чем и горжусь, — ответил Рахлин. — Ты вот из своего родного офиса в Берлин подался, а я как в своем родном сидел, так и сидеть буду, и еще вас всех пересижу.

— Ну ладно, не ершись.

— Я вот что: по поводу тех картин, про которые ты вчера разорялся. Я чего-то не понял: ты их обратно хочешь получить или получить, чтобы продать?

— А что вдруг? — спросил Ермилов.

— Да нет, просто, если продать — это одно, а если в коллекцию… Так у тебя вроде и коллекции нет никакой?

— Ну, скажем, это не твоя забота, что у меня есть и чего нет. Но если честно, то мне вся эта свистопляска так надоела! Как только получу, избавляться от них буду всеми силами. А потом, сейчас и положение не ахти, продавать, конечно, надо. В посредники набиваешься?

— Я, Гена, никогда ни к кому не набиваюсь: ко мне приходят, меня просят. Гоге Рахлину нет нужды набиваться, он еще сам подробно рассмотрит и выберет, кого в попутчики взять, а кого на перроне оставить.

— До чего же вы, евреи, обидчивые, — сказал Ермилов. — Да нет, Гога, я не против. Ежели они найдутся или на тебя кто выйдет — Бог с тобой, ищи покупателей. Свои десять процентов честно всегда получишь.

— Понял, понял. Да я так, к слову. Что вечерком-то делаете?

— Не знаю еще.

— А то смотри, подъезжайте ко мне, посидим, поболтаем.

— Видно будет, время еще детское. Созвонимся.

— Хорошо.

— Ну, счастливо.

«Выходит, я был прав, — подумал Рахлин, повесив трубку. — Гене картинки ни к чему. Тогда и мне они, в общем, ни к месту. Сам с мальчиком разберусь, сам картинки пристрою. А вам, господин Ермилов, спасибо за наводку». Он улыбнулся, хлопнул себя по ляжкам и крикнул: