Читать книгу "Интернет как иллюзия. Обратная сторона сети - Евгений Морозов"

Эта политика часто приводит к абсурду. Американская хостинговая компания вправе отказать в предоставлении услуг даже организациям и лицам, пользующимся моральной и финансовой поддержкой американского правительства, сославшись на распоряжения самого правительства США. Так поступила, например, компания “БлюХост”, один из крупнейших хостинг-провайдеров США, с сайтами Белорусской ассоциации американских исследований (неправительственная организация со штаб-квартирой в Вашингтоне, совета которой часто просит Госдеп) и “Кубатана” – одной из оппозиционных режиму Мугабе зимбабвийских гражданских организаций (также тесно сотрудничающей с американским правительством). Выяснив, что руководителями этих НКО являются граждане Беларуси и Зимбабве, “БлюХост” просто аннулировал контракты с ними и пригрозил удалить со своих серверов весь их контент. В условиях предоставления услуг (отличный пример документа, который мы побыстрее пролистываем, чтобы нажать кнопку “Дальше”) было указано, что гражданам Беларуси и Зимбабве (предположительно из-за американских санкций) услуги не предоставляются: глубоко ошибочное толкование адресной политики. На гендиректора “БлюХост” не произвело впечатления даже письмо американского посла в Зимбабве, удостоверившего, что “Кубатана” – враг Мугабе и друг Соединенных Штатов. Чтобы руководители “БлюХост” изменили свою точку зрения, понадобилось вмешательство американского Министерства финансов. Такое чрезмерное послушание характерно для интернет-компаний. В апреле 2009 года популярная социальная сеть LinkedIn решила изгнать с сайта всех пользователей из Сирии, сославшись на необходимость соблюдения режима санкций. Однако после вала критики в отношении LinkedIn, поднявшегося в блогосфере, гендиректор компании отменил решение, объяснив произошедшее чересчур узким толкованием правил.

То, что санкции, налагаемые США на неподконтрольные им иностранные правительства, в большинстве случаев не достигают цели, – не секрет в Вашингтоне и за его пределами. Но действенность мер по ограничению распространения технологий кажется еще сомнительнее. Смешно думать, будто лидеры Беларуси или Зимбабве стали бы прибегать к услугам американских хостинговых компаний, если могли бы получить хостинг у национальных (часто – национализированных) провайдеров. Расхождение между американской официальной риторикой о свободе интернета и действующими ограничениями на экспорт американских технологий отметили даже авторитарные правительства. По многим причинам они пользуются ситуацией в пропагандистских целях: указывают, что Вашингтон имеет в виду не то, о чем говорит (в 2009 году официальная китайская газета раскритиковала правительство США за то, что оно не позволяет кубинцам загружать MSN Messenger). Но для отмены режима санкций есть много других причин. Какую бы роль ни сыграл “Твиттер” в иранских акциях протеста, следование букве закона летом 2009 года лишило бы американцев важного источника информации. (А это, по мнению некоторых юристов, граничило бы с “предварительным запретом” и, возможно, даже противоречило бы Первой поправке к Конституции[18].)

Неэффективность санкций редко останавливает американских лидеров от безрассудных поступков. И было бы нечестно не признать, что всемирная кампания в защиту свободы интернета во многом теряет свою привлекательность, если само правительство США создает столько препятствий людям, которые хотят, но не могут пользоваться интернетом на всю катушку. Опасность стремления Запада превратить свободу интернета в ориентир заключается в том, что это может отвлечь от ошибок и неразумной политики самих западных правительств, нацеленной почти исключительно на жесткий контроль над интернетом в тоталитарных странах. Как показала ситуация в Иране (когда Госдеп попросил частную компанию продолжить оказывать услуги, которые она не должна была оказывать), американские чиновники сами запутались в собственной политике и санкциях. Пока последние не будут упрощены и избавлены от лишних препятствий, возможности интернета в сфере демократизации будут использоваться лишь наполовину.

Кукла с заклеенными сосками

В 2008 году страх марокканского правительства перед интернетом привел к международной сенсации. Фуада Муртаду, инженера, который якобы открыл на сайте “Фейсбук” аккаунт от имени принца Мулая Рашида, приговорили к тюремному заключению. До сих пор неясно, как марокканские власти вышли на Муртаду. Некоторые даже считают, что его сдал “Фейсбук”.

Учитывая прежние отношения “Фейсбука” с правительством, активист Касим аль-Газали должен был быть готов к тому, что правительство Марокко найдет способ заблокировать доступ к его группе в “Фейсбуке” с безобидным названием “Молодежь за отделение религии от образования”. Аль-Газали желает более четкого разделения религии и образования в Марокко. Может, он и не призывал к смене режима, но с учетом вялого течения политической жизни в стране даже такие аполитичные кампании вызывают гнев властей.

Случай аль-Газали не уникален. Быстро растет сеть стихийных активистов-одиночек, выступающих за реформы в Марокко. Благодаря интернету многие могут заявить о своем несогласии с политикой правительства в той или иной сфере и установить контакты с единомышленниками в Марокко, марокканской диаспорой за рубежом и остальным арабским миром. Правительство, разумеется, этого не боится и использует любую возможность, чтобы воспрепятствовать такой деятельности, особенно если она сопряжена с насмешками или богохульством. С точки зрения политического планирования рост такой сетевой деятельности не слишком эффективен – при прочих равных условиях диванный активизм неразрывно связан с издержками. Однако настоящий вклад “Фейсбука” в демократизацию Марокко может заключаться в расширении границ дозволенного в этом консервативном обществе, а не в содействии организации уличных протестов. (Объявлять любого рода деятельность в “Фейсбуке” крайне полезной или бесполезной только потому, что она разворачивается в “Фейсбуке”, – очевидный случай интернетоцентризма. То, что может оказаться деструктивным в Беларуси, где общественная жизнь гораздо свободнее, чем в Марокко, хотя все еще находится под государственным контролем, в марокканском обществе может оказаться довольно полезным.)

В 2010 году аль-Газали заглянул в “Фейсбук” и увидел, что его группы, в которую входило более тысячи пользователей, нет. Было неясно, имело ли отношение к произошедшему марокканское правительство (неужели у него были свои люди в штаб-квартире “Фейсбук” в Пало-Альто?). Потом выяснилось, что “Фейсбук” по собственной инициативе удалил группу аль-Газали, причем не стал ни предупреждать его, ни объяснять свой шаг. Когда аль-Газали отправил компании электронное письмо с требованием объяснений, из “Фейсбука” исчез и его собственный аккаунт. Несколько дней спустя несколько видных иностранных блогеров вступились за аль-Газали, и дело получило огласку на Западе. Тогда “Фейсбук” восстановил удаленную группу – и вновь воздержался от объяснений. Самому аль-Газали повезло меньше: пришлось открыть новый личный аккаунт, поскольку прежний не сохранился.